Шрифт:
Глава 1
– Ну, Пит, старина, я все-таки послал моего парня повидаться с твоей девочкой… – Эрни Тремейн, лежавший в отдельной палате, прислушивался к гудению сердечного стимулятора, почти заглушаемому раскатами грома за окнами. – Жаль только, что я не смогу сам быть там и сыграть роль рефери, как в старые добрые времена…
– Да уж какой из тебя, к черту, рефери, Эрни, – забыл, что ли, как покупал нашим ребятам мороженое в награду за то, что они прекращали споры? Бет и Алана признались мне, когда подросли, что, бывало, нарочно задевали Майка, лишь бы ты купил им
Эрни тихо рассмеялся и тут же ощутил, как резкая боль пронзила грудь в том месте, где был подключен стимулятор.
– Да, Майк тоже как-то проговорился. Знаешь, Пит, я по-настоящему скучаю по тем денькам. Славное было времечко. Этот сердечный приступ, ясное дело, морока, хуже не бывает, но, с другой стороны, если благодаря ему наши ребятишки помирятся – что ж, лучше и не придумаешь…
Проходившая по коридору медсестра остановилась и заглянула в палату.
– Мистер Тремейн? Простите, но часы для посещения уже… Ах, так вы один!
– Да, Джуди, я просто разговариваю сам с собой.
– Может быть, вам что-нибудь нужно? Я зайду к вам позднее сделать укол, но…
– А сигары у тебя не найдется? Сестричка усмехнулась.
– К сожалению, я выкурила последнюю ровно час назад.
– Ну, в таком случае мне сейчас ничего не нужно. Ступай-ка лучше к своим подопечным.
– Ладно. Не забудьте нажать кнопку на пульте, если вам что-нибудь понадобится. То есть что-нибудь, кроме сигар. – Приветливо улыбнувшись ему, сестричка прикрыла дверь и отправилась дальше.
Эрни стало любопытно, что скажет Джуди, если он признается ей, что разговаривал со своим старинным другом и партнером по бизнесу, Питом Найтингейлом. Может быть, сестричка ответит, что ей уже не впервые доводится слышать, как пациенты в столь тяжелом состоянии обращаются к давно умершим друзьям или родственникам. Конечно, она вряд ли поверит, что Пит отвечает ему, поддерживает беседу.
Эрни лежал и размышлял: все дело, вероятно, в том, что ему удалось связаться с Питом в те несколько минут, пока врачи реанимации суетились вокруг него, стараясь оживить его остановившееся сердце. Да, Пит был искренне рад видеть его, и теперь, похоже, они могут болтать, когда захотят. Возможность вести эти беседы была для Эрни настоящим утешением, и он надеялся, что Питу тоже стало веселее.
Конечно же, Эрни не упомянет об этом в разговоре с лечащим врачом. Иначе в медицинской карте Эрни появится аккуратная запись «старческий маразм» вдобавок к «острой сердечной недостаточности». Эрни решил, что не скажет никому ни словечка, хотя, возможно, когда-нибудь он поведает об этом Бет или Алане.
Майк Тремейн знал, что на дорогу от Таксонского медицинского центра до маленького городка Бизби у него уйдет не менее часа – вполне достаточно времени, чтобы обдумать все, что он скажет Бет Найтингейл при встрече. Можно, например, вначале извиниться. Но, если подумать, ему только и придется, что просить прощения.
Господи, какая же неразбериха возникла по его вине восемь лет назад – из-за него поссорились две сестры и распалась лучшая дружба на всем белом свете. Хуже того, сознание собственной вины погнало его прочь из дома и помешало провести все эти годы рядом с отцом. Восемь лет назад Майк уехал накануне дня своей свадьбы с Аланой и за все это время лишь дважды появлялся дома. Каждый раз он приезжал совсем ненадолго, трусливо опасаясь, что может столкнуться или с Бет, или с Аланой. Хотя сегодня Эрни не произнес ни слова упрека в течение их краткого свидания в пугающе белой, стерильной палате, Майк все равно испытывал сожаление оттого, что потерял столько времени.
Дорога шла через пустыню. Далеко впереди над горами громоздились тяжелые грозовые облака, изредка освещаемые всполохами молний. Необъятное небо над головой и скудная растительность резко контрастировали с пропитанными водой джунглями, к которым он привык за эти восемь лет. Но ведь, если подумать, Аризона может оказаться столь же диким краем, как и дельта Амазонки. Майк вспомнил, что ему всегда нравились короткие летние грозы. Нравились они и Алане, а вот Бет сжималась от страха при каждом раскате грома.
Бет… Он не видел ее восемь лет – целую вечность. И все эти восемь лет Майка неотступно преследовали мысли о том, что могло бы быть, если бы он не бросил тогда и ее, и Алану. Посреди тропического леса, за тысячи миль от Бет, он нередко просыпался с обрывками ярких сновидений, ощущая на губах вкус одного-единственного запретного поцелуя. Поцелуя, который изменил всю его жизнь…
Где-то далеко послышалось злобное ворчание грома, и Бет поспешно затворила за собой дверь мастерской. На ходу зажигая свет, она прошла в сувенирную лавку, где в витринах и на кованых полках, изготовленных Эрни, сияли, переливаясь всеми цветами радуги, образцы ее изделий. Вот-вот должен был появиться Коулби Хаксфорд. Бет вздохнула: она не успела пообедать. Однако навестить заболевшего Эрни было куда важнее.
Это посещение доставило ей больше волнений, чем она ожидала. Бет думала, что Эрни испытает облегчение от известия о том, что нашелся некто, готовый взвалить на себя производство изделий из цветного стекла, витражей и мозаик, которое они с ним только-только начали в соответствии с официальным «Соглашением о деловом партнерстве между Тремейном и Найтингейл». Разумеется, им придется уступить все права и патент покупателю – чикагской компании «Хэндмейд», интересы которой представляет Коулби Хаксфорд. Но если благодаря этому все заказы будут исполняться вовремя…
Эрни идея пришлась не по душе. Он умолял Бет сохранить за собой патент и никому не продавать фирму. Обещал выйти из больницы недели через две и вернуться в стеклорезную мастерскую не позже чем через месяц. Как ни хотелось Бет поверить ему, она понимала, что все это лишь пустые разговоры. Похоже, у них только один выход – уступить патент Хаксфорду.
Бет осмотрела лавку, и ее взгляд невольно задержался на большой круглой мозаике, размещенной в главной витрине. Краски выглядели пастельно-приглушенными, однако любому, кто смотрел бы сейчас с улицы, подсвеченные горевшими в лавке огнями переливы стекла показались бы особенно насыщенными. Бет сознавала, что оставлять мозаику в витрине – значит искушать судьбу, однако Эрни ни слова не сказал о возможном появлении Майка, мозаика же как-никак была ее лучшей работой. Слава Богу, никто так и не сообразил, что это не игра фантазии, а яркое воспоминание о самом божественно прекрасном и грешном моменте в ее, Бет, жизни.