Поцелуй Мистраля
Шрифт:
– Мне не нужен сейчас доминант, Шолто. Займись со мной любовью, и пусть она будет нежной, если мы оба того хотим.
Он опять засмеялся, и я расслышала звон колокольчиков.
– Кажется, только нежность мне сегодня под силу.
– Мне не всегда нужна жесткость, Шолто. У меня вкусы побогаче.
Я стояла по плечи в воде, отскребая кровь. А она смывалась едва ли не легче, чем это было бы естественно, и тут же растворялась в воде.
– А насколько твои вкусы богаты? – спросил он.
– Очень богаты, – улыбнулась я и нырнула, смывая кровь
Когда я вынырнула в третий раз, Шолто стоял у кромки воды, опираясь на копье, как на посох. Белый нож он аккуратно воткнул в ткань штанов, как закалывают булавку: внутрь, а потом опять наружу, чтобы не пораниться об острие. Шолто подал мне руку, и я взяла, хотя свободно могла бы выйти без его помощи и знала, что наклоняться ему больно.
Он вынул меня из воды, но в глаза мне не посмотрел. Его взгляд не отрывался от моего тела, от грудей, по которым бежала вода. Кто-то из женщин счел бы это за оскорбление, но я не из них. Шолто сейчас не царь, а мужчина – а мне как раз это и нравилось.
Глава 15
Шолто лежал передо мной обнаженный. Я его таким еще не видела – нагим, предвкушающим, уверенным, что мы можем себе позволить все.
В единственный раз, когда я видела его нагим, у него еще были щупальца. Но он тогда скрыл их магией, и живот у него казался совершенством, настоящий живот атлета. Даже на ощупь ничего не обнаруживалось, хоть я точно знала, что щупальца там есть. Шолто так долго маскировал свое уродство гламором, что достиг в этом почти совершенства.
Он лег на спину, подложив под голову подушку из собственных штанов. Благие содрали с него кожу от ребер до паха. Теперь рана показалась мне еще больше. Болеть должно чертовски.
Белое копье и костяной нож он положил сбоку. С другой стороны я поставила чашу. Мы займемся любовью между чашей, символом Богини, и двумя предметами, ну очень ярко символизирующими мужскую силу.
Воздух над его телом задрожал, как над горячим асфальтом, и рана исчезла. Шолто снова создал иллюзию совершенного тренированного живота. Из моих любовников только у Риса был настоящий живот "кирпичиками".
– Не надо прятаться, Шолто, – сказала я.
– У тебя совсем не тот взгляд, какой я хочу видеть, когда мы впервые занимаемся любовью.
– Убери гламор, Шолто, дай мне видеть тебя настоящего.
– Там все нисколько не красивее, чем было раньше, – грустно заметил он.
Я тронула его за гладкое плечо:
– Ты был прекрасен. И сейчас тоже прекрасен.
Он улыбнулся с той же грустью, что звучала в голосе.
– Не надо, Мередит, не лги.
Я вгляделась в его лицо, не менее красивое, чем у Холода, а никого красивее Холода я еще не встречала.
– Королева сказала как-то, что тела лучше твоего она у сидхе не видела. Ты ранен, но рана заживет; она ничего не изменит в твоей красоте.
– Точные ее слова были: "Как жаль, что лучшее из тел сидхе, какое я видела, испорчено таким уродством".
Да, наверное, вспоминать о королеве не стоило. Попробуем другой подход. Я подползла ближе к его голове и наклонилась к губам. Но поцелуй получился холодный, он меня только что не оттолкнул. Я выпрямилась.
– Что случилось?
– В Лос-Анджелесе стоило мне тебя увидеть, и все у меня встало. А сегодня я бессилен.
И правда, он лежал мягкий и маленький – ну, настолько маленький, насколько возможно. Он был из тех мужчин, кто даже в расслабленном состоянии маленьким не бывает. Не знаю еще, насколько удал, но точно не мал.
Я владела магией, которая могла бы помочь делу, но магия эта шла от благих, а мне хотелось бы использовать сейчас как можно меньше благой магии. Пусть Шолто решил рискнуть, я все равно боялась за слуа, боялась, что они потеряют индивидуальность.
Но, конечно, помочь здесь может не только магия.
Я осторожно сползла по голым камням к бедрам Шолто.
– Это не бессилие, Шолто, просто ты ранен. Стыдиться нечего.
– Видеть тебя голой и не среагировать – это стыд и срам.
Я улыбнулась, как он заслужил, и сказала:
– Думаю, с этим мы справимся.
– Магией?
Я покачала головой.
– Нет, не магией. А вот так.
Ладонью я провела по его ногам, наслаждаясь гладкостью кожи. У фейри волос на теле и так немного, но Шолто происходил от ночных летунов, а у них волос совсем нет. Так что он был совершенно гладкий, гладкий и мягкий, как женщина, – хоть и абсолютный мужчина от макушки до пят. Я погладила внутреннюю сторону бедер, и от этого ощущения спина у него выгнулась, глаза зажмурились, и голова запрокинулась, но он тут же застонал от боли. Резкое движение разбередило рану. Боль свела на нет все мои усилия.
Он закрыл глаза рукой и то ли вскрикнул, то ли всхлипнул.
– От меня сегодня толку не будет, Мередит. Ни для тебя, ни для моего народа. Вернуть нам жизнь твоей смертью я не хочу, а жизнью – не могу.
– Я подождала бы, пока ты вылечишься, Шолто, только нельзя нам ждать. Нынешняя ночь должна воскресить волшебную страну. На свой счет можешь не беспокоиться – у нас еще будут ночи или даже дни, когда мы сделаем все, что пожелаем. А сейчас надо делать то, что должны.
Шолто отвел руку от лица и посмотрел на меня в полном отчаянии.
– Никак не придумывается поза, в которой тебе не стало бы больно, а ты не любишь боль, – сказала я.
– Я не говорил, что не люблю. Но не такую сильную. Эту деталь я отметила на будущее.
– Верно, – согласилась я. – Есть предел, за которым боль становится просто болью.
– Прости, Мередит, думаю, с этими ранами я до него добрался.
– Посмотрим.
Я нагнулась к его паху и осторожно втянула его в рот. Когда я держала его во рту в наш единственный прошлый раз, он был длинный, твердый, нетерпеливый. А сейчас – вялый, расслабленный и неподвижный.