Поцелуй принца
Шрифт:
Когда Жужа вернулась, Наташенька уже не видела. Но на следующий день, которого она ждала с таким нетерпением, Жужа как ни в чём не бывало пришла в школу. Наташка её, как та и просила, не трогала – и вопросами не донимала, и отгоняла всех, кто пытался с Жужей пообщаться. Она бы и учителей от подруги отогнала, если бы это было в её силах. Но вот этого как раз не удалось: на русском языке Жужищу всё-таки спросили, поставили двойку. Чего та, кажется, почти даже не заметила.
Хотя после урока русского языка взяла и ушла из школы.
– Обиделась на двойку, – прокомментировал
Наталья, услышав это, согласилась с ним.
Да, вот такие они, художники, внезапные…
Глава 3
Новенькая и новенький
И вот перед Викторией Кирилловной предстали одетая ещё красивее и наряднее, чем накануне, Наталья. И её спутник Евгений – парнишка лет двенадцати с короткой гопниковской стрижкой и ненавязчивым синячком под глазом, который, однако, придавал ему застенчивой мужественности.
Одет Наташкин сопровождающий был в безумный балахон с нарисованной по центру разъярённой зубастой черепушкой, драную жилетку со множеством железяк и булавок; в его широченные штаны-гармонь можно было запросто засунуть ещё парочку таких же, как он, – причём в каждую штанину. Задорных носов его тяжёлых ботинок «Камелот» из-под этих широких штанин было почти не видно, потому что в свободном полёте они падали на землю и мели её при каждом шаге Евгения.
Вёл себя Евгений спокойно, говорил мало, сообщил только, что просто мечтает быть артистом – и в доказательство этого рассказал стих из программы младшей школы.
– Вот, главное, Наталью возьмите, – первым делом предложил он. – Она очень способная.
Некоторые девочки с завистью посмотрели на Наташку: надо же, какой с ней мальчик хороший, о ней в первую очередь заботится…
– Возьмём-возьмём, не волнуйся, Женя! – улыбнулась Виктория Кирилловна, раскрывая свой журнал – совершенно такой же, как в школе, и явно собираясь туда записывать фамилии новеньких. – А ты сам-то кого бы у нас хотел играть?
Женя так удивился, что даже сказать ничего не смог. Но быстро справился с собой и протянул:
– Ну… Маркиза какого-нибудь… Ну, или волка. Деда Мороза там можно, ну…
Все почему-то засмеялись. Виктория Кирилловна, как и собиралась, записала новеньких в журнал, объяснила, какое в театре (а не в кружке, как с пафосом объяснили Наташке актёры и актрисы этого театра) расписание.
После этого были занятия – сначала разминка, где ребята выли, гудели, строили рожи, соревновались в скороговорках: говорили их друг за другом по кругу на вылет, кто ни разу не ошибётся, тот и выиграл. А затем пластика – и плохо пришлось наряднице Наташке, девочка пожалела, что вырядилась в свою парадно-выходную узкую юбку и сапоги на высоких каблуках.
– Ничего, в следующий раз ты всё учтешь, – успокоила её Виктория Кирилловна. – Так что приходите, ребята, и приносите с собой форму и сменную обувь.
Попрощавшись, Кривцова Наталья и её молчаливый спутник, удалились со своего первого занятия в театре.
Родители не узнали Жужу, когда она пришла вечером домой.
– Что с тобой, Жуженька? – дрогнувшим голосом сказала мама и осела на журнальный столик – прямо в сахарницу, бутерброды с паштетом и кофейные чашки, что стояли на этом столике.
Папа так просто замер и завис.
– Ну чего, мам? Мода это такая. Свобода личности в условиях ожидания прихода зимы, – заявила Жужа, расшнуровывая ботинки. – Это же для пользы дела. Для здоровья, вот! Под эти штаны можно очень тёплые колготки и даже панталоны поддевать. И я никогда не простужусь. Вы же рады?
Добрые Жужины родители, сами настроенные весьма радикально и свободолюбиво, были вынуждены согласиться с ней – да, конечно рады. Особенно, если панталоны для тепла поддевать…
– А кто же тебя подстриг? – только и поинтересовалась мама. Ей, знала Жужа, очень хотелось видеть чахленькие волосёнки своей доченьки длинными и густыми, а потому много лет Жужа для маминого удовольствия их отращивала. И вдруг – на тебе!.. Мама в свою очередь знала, что дочка отстригла свои локоны не назло ей – ведь для Жужи было трудно сделать нарочно кому-то больно. Значит, причина, по которой она решилась на этот поступок, весьма уважительная.
– В парикмахерской, – ответила Жужа и расхлябанной походкой «Моряк вразвалочку спустился с трапа» вышла на середину комнаты. Попутно ей приходилось держать руки в карманах и таким образом держать штаны, чтобы они не слишком спадали.
– А… – мама продолжала сидеть в бутербродах. – А одежда эта – чья?
– Теперь моя.
– Ох, ну ладно… А глаз. Что с глазом?
Жужа молча потёрла глаз послюнявлянным пальцем. Синяк растёкся на щёку. И родители поняли, что это тоже часть маскарада – грим…
Папа заботливо поднял маму со столика, отклеил от неё бутерброды, и, подстелив салфетку, усадил на диван, помахивая перед маминым лицом газетой.
Всё это – и обтрёпанные штаны-трубы, и чёрный балахон со знаменитым рисунком талантливого пациента психиатрической клиники: оскаленный череп в профиль с костяным «ирокезом», и старая жилетка, истыканная булавками, принадлежали Жеке – младшему брату Жужиного папы. Сам Жека уже вроде вырос и полгода как работал менеджером в офисе, а потому ходил весь в костюме. Так что свою одежду, в которой он с удовольствием гулял во дворе, Жека вчера подарил племяннице. Молодому менеджеру больше не до тусовок по дворам!
Да, другого мальчика Жужа предложить Наташке не смогла. Сам дядя Жека, которому было уже девятнадцать лет, для детского театра малость не подходил. Старый уже. Вместо него в театр отправилась его одежда. Только… на Жуже!
И что – очень даже хороший мальчик из Жужки получился. Синяк под глазом она нарисовала специально – для того, чтобы отвлечь внимание. Взяла даже по-тихому у папы сигарету и засунула её себе за ухо – это для усиления понтовости. Но потом решила, что таких безобразников в театр могут не принимать, а рисковать в их с Наташкой случае было нельзя. И сигарету выбросила.