Поцелуй смеющегося Будды
Шрифт:
Какая-то история периодически мелькала в недрах моего сознания… Не то кто-то вынес алмаз с копей, не то вывез его с острова… Это не так важно, важно другое — этот «кто-то» просто проглотил камень. А потом, в спокойной обстановке, алмаз вышел естественным путем. Правда, память услужливо подсказала мне, что одному из тех, кто столь оригинальным способом вывозил драгоценности, не так повезло — его нашли со вспоротым животом.
Н-да, не самая лучшая перспектива…
Но тут я неожиданно вспомнила, что знаменитейший бриллиант «Кох-и-Нор» по преданию приносил несчастья только мужчинам, а вот женщины его носили без опаски. Более того, у женщин, носивших «Кох-и-Нор», все складывалось более чем удачно: эти женщины правили Англией, причем подолгу.
А ведь я — тоже женщина,
Я сделала глубокий вдох, положила камень в рот и проглотила его. Хотя проглотила — это, пожалуй, немного преждевременно сказано. Бриллиант прочно застрял у меня где-то в районе грудной клетки и никак не желал двигаться дальше по пищеварительному тракту. А ведь, замечу, ему ничто не мешало это сделать — в желудке одиноко болтался французский тост, кофе и немного мартини. Следовало срочно что-нибудь выпить.
Для конспирации я несколько раз спустила воду, вышла и тщательно вымыла руки. В зале стало намного шумнее, чувствовалось, что за время моего отсутствия народ на спиртном не экономил. В момент, когда я вошла, никто не пел, зато громко работал телевизор за стойкой бара.
Передавали последние известия, и с экрана на меня смотрело мое собственное лицо. В голосе комментатора определенно прибавилось истерических ноток, и я скоро поняла почему. Мелькнули кадры с полицейскими, суетящимися вокруг лавки с амулетами; потом показали женщину, рыдающую над кучей, как мне показалось, старого тряпья. Но тут же я осознала страшную правду: встреча аксакала с «Рибоком» закончилась далеко не мирным путем. Мне оставалось только надеяться, что дедуля, в крови которого на момент смерти было как минимум пятьдесят процентов опиума, просто ничего не почувствовал.
Снова показали мою фотографию, и я вспомнила ее: это мы с Борюсиком и Лехой сфотографировались у входа в отель. Правда, моих боссов заботливо «отрезали», а меня здорово увеличили. Я восхитилась собственной прозорливостью и предусмотрительностью. Прозорливость моя выражалась в том, что я предполагала свое появление в качестве главной сенсации, ну а предусмотрительность — что предприняла все возможное, чтобы меня не узнали. Здесь даже не было необходимости надвигать бейсболку поглубже, потому что было темно, накурено, да и публика состояла из одних китайцев (полагаю, что для китайцев все европейцы на одно лицо). Немного боялась я лишь официанта: чем черт не шутит, вдруг ему приспичит повнимательнее на меня посмотреть. Не приспичило, у парня было много работы. Он небрежно положил на край стола книжечку со счетом и побежал дальше. Я расплатилась, оставив на чай ровно столько, сколько полагалось. Я бы с удовольствием вообще не оставляла — несмотря на то что я стала обладательницей настоящего сокровища, финансы мои находились в плачевном состоянии, а драгоценность, спрятанная в желудке, пока не сделала меня миллионершей. Но в этом случае официант меня запомнил бы, а это совершенно не входило в мои планы.
Итак, я снова оказалась на улице. Бриллиант по-прежнему стоял буквально камнем в горле. Я купила бутылку «Севен ап», это облегчило мой и без того тощий кошелек еще на несколько долларов. Вода показалась мне необыкновенно вкусной, к тому же камень явно начал экскурсию по моему пищеварительному тракту. Я выбросила бутылку, прислушалась к своему желудку, удовлетворенно кивая, и… задумалась над тем, что же делать дальше.
Идти в другой бар? Ха! Мой самолет вылетает только через три дня, и мне нужно как-то растянуть на это время всю имеющуюся у меня наличность. А такими темпами я растрачу все за одну ночь, да и спать хочется ужасно.
Сначала я вспомнила уютную кровать в гостиничном номере, потом раскладушку, на которой мне приходилось спать, когда я приезжала к прабабушке в деревню. Раскладушка была старая, продавленная, поэтому ездить в деревню я не любила. Только сейчас я осознала, как была тогда не права. Через тридцать минут я уже вдохновенно мечтала о сеновале.
Господи, как же я могла забыть — ведь где-то здесь неподалеку живет Стивен! Хоть какая-то родная душа. Я пустила слезу умиления и размечталась о том, как окажусь в постели. Меня не смущало даже то, что скорее всего вместе со мной в постели окажется и Стив. Но, в конце концов, меня не убудет, а потом, я так хочу спать, что вряд ли что-то почувствую. Как хорошо, что я захватила его визитку. Так, где она? Адрес мне ни о чем не говорил, но теперь, когда замаячила перспектива горячего душа, еды и постели (не скажу чистой — уж больно неопрятным было жилище Стива, но, кажется, в гостиной был премиленький диванчик), я могла позволить себе такую роскошь, как такси. Отчаянно ругая себя за то, что не вспомнила о Стивене раньше и столько времени (и денег) потратила впустую, я подняла руку. Такси появилось почти сразу, я сунула водителю в нос визитку той стороной, которая была написана иероглифами, водитель взглянул, покивал, и мы поехали.
Доехали быстро, минут за пятнадцать. Как ни странно, дом Стива я узнала сразу, хотя побывать в нем мне удалось лишь однажды, да и то поздно ночью. Помнится, внизу должен сидеть консьерж. Черт, у этих память на лица профессиональная, да и делать ему в этом районе особо нечего — дом приличный, скандальных жильцов нет, так что, скорее всего, сидит, касатик, и смотрит целыми днями телевизор, тем более что сегодня (спасибо мне!) местные новости очень даже интересные.
Целую минуту я колебалась у входа, но альтернатива в виде ночлега под кустом придала мне решимости.
Консьержа в кабинке не было.
«Повезло», — подумала я. Если бы у меня хватило ума заглянуть в окошко, я бы поняла, что «повезло» мне очень относительно. Подойдя к лифту, я только собралась нажать на кнопку, как на табло замигали огоньки, показывая, что машина движется вниз. Наверное, кто-то из жильцов собрался на вечерний моцион.
Почему-то меня охватила паника. Я опрометью кинулась к лестнице, которой почти никто не пользовался (не помню, упоминала я или нет, но Стив жил в небоскребе). Перепрыгивая через ступеньки, я мчалась наверх, как будто за мной гналась стая представителей «триады», требуя немедленно поднять руки, сдаться и вернуть им бриллиант. Около квартиры Стивена я притормозила и немного отдышалась. Звонок на дверях был старомодный и очень красивый. Впрочем, это был даже не звонок, а выполненная из меди голова льва, держащего в пасти массивное кольцо. Вот этим кольцом и следовало постучать в дверь. Я изобразила на лице самую обаятельную из своих улыбок, набрала в грудь побольше воздуха, решительно взялась за кольцо и постучала. Видимо, силой меня Господь не обделил, потому что от моего стука дверь медленно открылась.
По всем законам жанра я должна была немедленно повернуться и уйти тем же путем, каким пришла. Но, как я упоминала выше, в критических ситуациях я редко (да что там лукавить, можно сказать НИКОГДА) не поступала сообразно логике. Вместо того чтобы «сделать ноги», я зачем-то вошла в квартиру.
В холле было темно. Судя по тому, что я постоянно натыкалась на какие-то предметы, Стив с момента нашего последнего визита так и не убирался. Выключатель мне обнаружить не удалось, так что пришлось идти на ощупь. Дверь в гостиную была закрыта, но я приблизительно представляла себе, где она может находиться, и двинулась в ту сторону.
Я не ошиблась, дверь была именно там. В гостиной было немного светлее — в окно светила луна плюс свет от уличных фонарей и окон соседних домов. Даже при таком скудном освещении было видно, что в гостиной полный разгром. Я щелкнула выключателем…
Лучше бы я этого не делала. Посреди комнаты лежал мертвый Стив. На его лице, как любят писать в детективных романах, «застыло выражение ужаса». Я бы сказала, что переход нашего друга в лучший из миров был мучительным и долгим. Судя по всему, перед смертью у Стива что-то спрашивали, а он либо не знал ответа на задаваемый вопрос, либо не хотел отвечать. Скорее всего — первое, потому что трудно ждать от избалованного англичанина, никогда не державшего в руках оружия страшнее столового ножа, мужества и стойкости Зои Космодемьянской.