Поцелуй теней
Шрифт:
– Если ты согласишься наклониться, я расстегну молнию.
Я наклонилась, уперлась головой ему в грудь. Ткань рубашки слегка царапалась, но руки, которые расстегивали мне платье, действовали медленно и ласково. Пальцы скользнули в раскрывшееся платье, кружа по гладкой коже спины.
Я попыталась вытащить его рубашку из брюк, но она не вылезала.
– Рубашка не вытаскивается, – пожаловалась я.
– Она пристегнута, чтобы лежала гладко, – объяснил он.
– Пристегнута?
– Мне придется сначала снять штаны, чтобы снять рубашку, – сказал он и покраснел – чудесный цвет бледно-красной розы.
– Что
Шум воды прекратился. Китто объявил:
– Ванна готова, госпожа.
– Спасибо, Китто. – Я поглядела на Холода. – Ответь, пожалуйста.
Он опустил глаза под занавесом блестящих волос. Потом отвернулся от меня к дальней стене, так что даже гоблин не видел его лица.
– Холод, пожалуйста, не заставляй меня спрыгивать со стола, чтобы заставить на себя смотреть. Я не хочу вывихнуть вторую лодыжку.
Он ответил, не поворачиваясь:
– Я себе не доверяю, когда я с тобой.
– В чем именно?
– В том, что может сделать мужчина с женщиной.
Я так и не поняла.
– Все равно не понимаю, Холод.
Он резко обернулся ко мне, в серых глазах клубилась буря гнева.
– Я хочу на тебя наброситься, как бешеный зверь. Не хочу быть ласковым. Я просто – хочу.
– То есть ты боишься, что не сдержишься, и меня... – я поискала слово, но нашла только такое, – ...изнасилуешь?
Он кивнул.
Я засмеялась – ничего не могла поделать. Я знала, что ему это не понравится, но не могла с собой справиться.
Он снова сделал надменное и далекое лицо, глаза его похолодели, хотя остались сердитыми.
– Чего ты хочешь от меня, Мередит?
– Извини меня, Холод, но невозможно изнасиловать желающую.
Он нахмурился, будто не понял фразы.
– Я хочу сегодня с тобой заниматься сексом. Таков наш план. Какое же тут может быть изнасилование?
Он покачал головой, волосы колыхнулись искрящейся волной.
– Ты не понимаешь. Я боюсь, что не смогу себя сдерживать.
– В каком смысле?
– В любом!
Он отвернулся, обхватив себя руками.
Наконец-то до меня начало доходить, что он хочет сказать.
– Тебя беспокоит, что ты не сможешь достаточно долго продержаться, чтобы я получила удовольствие?
– Это, и еще...
– Что, Холод, что?
– Он тебя хочет трахнуть, – сказал Китто.
Мы оба повернулись к гоблину, стоящему на коленях возле ванны.
– Я это знаю, – ответила я ему.
Китто покачал головой:
– Не секс, а просто трах. Он так давно без этого, что просто хочет это сделать.
Я посмотрела на Холода – он отвел глаза.
– Это и есть то, чего ты хочешь?
Он повесил голову, скрылся за водопадом волос.
– Я хочу содрать с тебя трусы, посадить на раковину и засунуть. У меня не ласковое сегодня состояние, Мередит, а полубезумное.
– Так давай, – сказала я.
Он повернулся и уставился на меня:
– Как ты сказала?
– Давай делай как тебе хочется. Восемьсот лет – можно себе позволить небольшую фантазию.
Он нахмурился:
– Но тебе это не будет в радость.
– Это уж предоставь мне. Ты забыл, что я происхожу от богов плодородия. Сколько бы раз ты в меня ни вошел, я смогу снова пробудить в тебе желание одним прикосновением руки, использованием толики силы. И то, что мы начинаем ночь здесь, не означает, что здесь мы ее и закончим.
– Ты мне позволишь это сделать?
Я
– Да.
Он двумя шагами оказался рядом со мной, поднял меня со столика и опустил на пол. Мне пришлось балансировать на больной ноге, но он не дал мне времени возразить. Одним резким движением он сорвал платье с моих рук – мне пришлось ухватиться за край столика, чтобы не упасть. Он сдернул платье, дал ему сползти на пол вокруг моих ног. Потом схватился за черный атлас трусиков и потянул их туда же, вниз.
В затуманенном зеркале я видела Китто – он смотрел во все свои огромные глаза, не проронив ни звука, будто боялся разрушить чары.
Холоду пришлось развязывать штаны, и это заняло время. Когда он сумел их развязать и содрать с себя, он уже тихо постанывал. Рубашка была застегнута в паху, и он просто разорвал ее. И был он длинный, твердый и более чем готовый. Я еще увидела его мельком через плечо, но тут его руки схватили меня за пояс и повернули лицом к запотевшему зеркалу.
На миг я ощутила, как он в меня входит, и вот он уже был во мне. Он впихивался через зажатое тело, проталкивался силой. Я ему дала разрешение, я хотела его, но без прелюдии это была боль вместе с наслаждением. Давление, оставлявшее синяки и ссадины, заставило меня ахнуть и от боли, и от желания. Когда он залез в меня как только мог далеко, он шепнул:
– Ты тугая... не готова еще... но ты влажная.
Я ответила с придыханием:
– Я знаю.
Он выдвинулся назад – частично, потом снова внутрь, и потом не было ничего, кроме его тела внутри меня. Голод его был огромен и свиреп, и таков же был он. Он вбивался в меня сильно и резко, как только мог. От этого у меня стоны вылетали из горла, от самой этой силы, и от ощущения, когда он двигался во мне, через меня, сквозь меня. Мое тело открылось ему – уже не тугое, только влажное.
Он руками спустил меня по столику, потом приподнял так, что почти все мое тело оказалось на столике. Я уже не касалась ногами земли. Он колотился в меня так, будто пробивал себе дорогу не просто внутрь, а насквозь и наружу. Плоть в плоть, так сильно и быстро, что я плясала на тонкой грани боли и наслаждения. Я все ожидала, что он завершит свой голод одним долгим отчаянным взрывом, но этого не происходило. Он приостановился, чуть подвинул меня сильными руками на столике – небольшое изменение, будто он подыскивал нужное место, – и снова ворвался в меня одним длинным сильным движением, и я закричала. Он нашел эту точку в моем теле, и колотил в нее, в нее, в нее, так же сильно и быстро, как раньше, но теперь уже постанывала я. Натяжение стало расти, разбухать, как будто во мне росло что-то теплое, росло больше и больше, растекаясь по коже тысячей ласкающих перышек, и я визжала, извивалась, дергалась, испускала звуки бессловесные, бессмысленные, бесформенные. Это была песнь плоти – не любви, не желания даже, а чего-то еще проще, еще примитивнее.