Почему исповедуются короли
Шрифт:
Себастьян поднялся на ноги.
– Нет, конечно, нет. Просто… Почему, черт подери, они не показали труп дофина его сестре? Она же была рядом – не только в той же тюрьме, но и в той же самой башне, в комнате прямо над его камерой. Зачем оставлять ее в сомнениях? Зачем позволять слухам шириться и крепнуть? Почему не покончить со всеми этими предположениями о подмене раз и навсегда?
– Откуда тебе известно, что Мария-Тереза не видела своего мертвого брата? С ее слов?
– Не понимаю, зачем ей это отрицать, – мотнул головой Себастьян.
– Что если принцессе показывали тело мальчика, но его состояние так ее потрясло, что разум отгородился
– Я не думал о таком варианте, но, возможно, ты и права.
Себастьян направился налить себе бренди.
– По-моему, и граф Прованский, и Мария-Тереза были отлично осведомлены о том, что Дамион Пельтан приходится сыном врачу, лечившему дофина перед смертью.
– Но ты же не считаешь, что по этой причине с ним и расправились? Кто станет убивать человека за то, что сделал его отец почти двадцать лет назад?
– А разве не так поступили революционеры? Они уморили десятилетнего мальчика за прегрешения его предков.
– Но… граф Прованский слишком тучен и немощен, чтобы совершить подобное.
– Я и не предполагаю, будто он проделал это собственноручно. Он мог попросту кого-нибудь нанять. Вроде того джентльмена, который пытался застрелить меня на околице деревни Сток-Мандевилль.
– Не верю, чтобы граф был способен на убийство.
– Но ведь про Марию-Терезу ты такого не скажешь?
Геро начала было говорить, но запнулась и прикусила губу.
– Не скажешь, верно?
Она покачала головой:
– Меня многое восхищает в Марии-Терезе. Ей выпали ужасные испытания и жестокая череда мучительных утрат. То, что она прошла через все это и сохранила хотя бы подобие душевного здоровья, поистине впечатляет. Но вместе с тем принцесса мне не нравится. Дело не только в надменности, чопорности или в показном, нетерпимом благочестии. Ее называют непревзойденной лицемеркой, и я подозреваю, что это действительно так. Насколько мне известно, никто и никогда не видел Марию-Терезу радостной, но при этом на публике она всегда выглядит исключительно спокойной. Однако мне рассказывали, что на самом деле она далека от спокойствия. У нее бывают истерики. Случалось, принцесса падала в обморок при виде зарешеченного окна, а барабанная дробь или звон церковного колокола вгоняют ее в дрожь. Нет, она так и не оправилась от пережитого. И хотя это никоим образом нельзя вменить ей в вину, я все равно…
– Не доверяешь ей?
– Я бы не стала полагаться ни на ее искренность, ни на ее здравомыслие.
Себастьян какое-то время помолчал. А затем сказал:
– Лашапель сообщил мне кое-что еще. По его словам, при вскрытии сердце мальчика было извлечено.
Взгляды супругов встретились.
– О Боже, – прошептала Геро. – Думаешь, поэтому убийца вырезал сердце Дамиона Пельтана? Из некоей извращенной мести?
– Не знаю. Но какова вероятность того, что это простое совпадение: Филипп-Жан Пельтан производит вскрытие, при котором сердце дофина извлекают, а спустя почти двадцать лет сердце вырезают из груди его собственного сына? Какова, по-твоему, вероятность такого совпадения?
ГЛАВА 28
Понедельник, 25 января 1813 года
К утру температура на несколько градусов повысилась, и оттепель превратила засыпанные снегом городские улицы в реки мутной коричневатой жижи. Но ветер оставался ледяным, с пронизывающей до костей сыростью, заставлявшей рыночных торговок торопливо семенить по тротуарам, сгорбившись и накинув шаль на голову.
Себастьян поднял воротник шинели и подавил желание потопать озябшими ногами. Он стоял на тротуаре возле французской католической часовни неподалеку от Портман-сквер. Согласно указу самого Георга III, часовня не имела колокольни – только скромный католический крест на фасаде позволял отличить ее от двух конюшен, примыкавших к этому невзрачному кирпичному строению. Но внутри слышалось шевеление, и спустя пару минут, когда колокола городских англиканских церквей начали отбивать время, из гладких дверей молельни высыпала небольшая группка пожилых мужчин и женщин, дородных и почти одинаково одетых в черное.
Сцепив руки за спиной, Себастьян продолжал ждать.
Он слышал, что каждое утро Мария-Тереза встает с рассветом, сама заправляет свою кровать и сама же подметает комнату, прежде чем посвятить час молитве. Эти действия, совершавшиеся ею день за днем в течение более чем трех лет, проведенных в одиночной камере, она, обретя свободу, сохранила в своем обычае. В Хартвелл-Хаусе принцесса посещала ежедневную мессу, отправляемую ее собственным капелланом. А будучи в Лондоне, приезжала сюда, во французскую часовню, чтобы молиться вместе с соотечественниками-изгнанниками.
Кое-кто находил историю королевской дочери, продолжающей застилать свою постель, достойной восхищения. С определенной точки зрения так это и выглядело. Но Себастьяну подобное поведение говорило о глубокой, застарелой душевной травме, хорошо узнаваемой для любого человека, побывавшего на войне.
Так или иначе, оставшись одна в тюремной камере в башне древнего монастыря тамплиеров, Мария-Тереза убедила себя, что ежедневное соблюдение нехитрого ритуала поможет ей сохранить рассудок. И ведь помогло. Возможно, поэтому принцесса, уже почти двадцать лет живя на свободе, не решалась ослабить добровольно назначенный себе строгий распорядок, словно ритуал заправки постели и подметания комнаты удерживал демонов безумия на расстоянии. Возможно, так оно и было.
Перезвон городских колоколов уже давно смолк. Но прошло еще минут десять, прежде чем появилась сама Мария-Тереза в сопровождении своей многострадальной компаньонки, леди Жизель Эдмондсон.
– Monsieur le Vicomte, – произнесла королевская дочь, мягко шлепая полусапожками по слякотной дорожке. – Неожиданная встреча.
Себастьян отвесил изящный поклон.
– Ваш дядя сообщил мне, что вы решили провести несколько дней в столице.
– Да. Как бы мне ни нравилось жить в деревне, я все же скучаю по театру. – Принцесса искоса бросила на Девлина испытующий взгляд. – Хотя я была изрядно разочарована, узнав, что Кэт Болейн не выйдет на подмостки в этом сезоне. Она истинная услада для взора, не правда ли?
Сторонний наблюдатель мог бы счесть замечание абсолютно невинным – подумал бы, будто Марии-Терезе неизвестно, что актриса Кэт Болейн долгое время была любовницей виконта. Но ехидный блеск в глазах принцессы убедил Себастьяна в ее осведомленности.
Укол был обдуманным и злонамеренным.
– Да, ее отсутствие досадно, – согласился он, не без труда сохраняя ровность тона. – Но вполне объяснимо, принимая во внимание недавнюю гибель ее супруга. Желание вдовы провести несколько месяцев вдали от Лондона, чтобы прийти в себя после тяжкой потери, легко понять.