Почему? Книга первая – Капоэйра
Шрифт:
Хитростью, обманом, лестью, переходившим в безобразный подхалимаж, и главное, беспринципностью он переродился из полуголодного зеленщика Алло, как дразнили его соседские мальчишки (он не знал даже настоящего названия телефонного аппарата), в солидного коммерсанта. В типа очень высокомерного, некультурного, скупого, считающего каждый грош. Заработанное потом и махинациями богатство позволило ему купить дом и жениться на видной девушке из родственников. Но жена его оказалась сварливой, бесплодной, и не смогла подарить тщеславному итальянцу потомство. Поэтому, он развёлся с ней.
Спустя годы, в ходе поездки в Ресифи ему довелось познакомиться с Мальвиной. Весьма необыкновенной женщиной голубых кровей, красивой внешне, и прекрасной внутренне. Таких, как она, привыкший к общению с эмоциональными итальянками или разного рода путанами, он до сих пор не встречал. Помимо всех достоинств Мальвина Алмейда привлекала честолюбивого нувориша дворянским титулом. Ключом, открывавшим вчерашнему зеленщику двери в высшее общество. Её бедность не была для него помехой, и он решил покорить Мальвину, чего вскоре и добился. Как он сам говорил, с лихвой окупил своё капиталовложение.
Справедливости ради стоит сказать, что Мальвина была для Алвару своего рода слабостью. Единственной нежностью для его чёрствого сердца. Конечно, красота и разница в двадцать два года вынуждали проявлять максимум такта в отношении восемнадцатилетней супруги. Тем не менее, своим благородством, воспитанием, внутренней культурой, добротой она сумела отчасти благотворно повлиять на мужа. Так, с первых дней брака он дал ей относительную свободу. Не препятствовал общению с родными, разрешил привезти с собой няню из Ресифи, позволял уходить из дома, не спрашивая отчёта. Доверял ей. А после рождения желанного наследника, он, вообще, дал ей полную самостоятельность. И особняк, где они сейчас проживали, и его ремонт на баснословную сумму были выбраны, куплены и сделаны целиком по совету Мальвины.
Но по натуре Алвару всё ещё оставался зеленщиком, и никакие миллионы и титулы никак не могли изменить этого. Как говорится, родившийся быдлом, до конца останется таковым. Он искренне считал, что Мальвина и её близкие по гроб жизни ему обязаны. Потому что он их сделал людьми. Вывел из ярма бедности и лишений. Вообще, для Алвару деньги были всем. Для него лица, не обладающие солидным капиталом, входили в некую промежуточную категорию, нечто между людьми и животными. Негров, индейцев, мулатов и прочих небелых, он откровенно не считал за людей. По этой причине, Алло считал и Мальвину ценной вещицей, которую надо беречь и, за которой необходим уход.
– Я никогда не была неблагодарна к тебе Алвару, побойся Господа Бога, – воскликнула Мальвина, и глаза её наполнились слезами. Однако, она из чувства собственного достоинства постаралась сдержать свой плач, и разгорячённый муж ничего не заметил в полумраке.
– Я прекрасно знаю настоящую причину твоей грусти Мальвина! – возопил он, – Да, да, дорогая! Ты там на Севере, наслушалась проповедей своей маразматички тётки! Вот она вдолбила в голову тебе, что негоже супруга слушать! Феминистка, проклятая! Она человеком-то за мой счёт стала, стерва такая! Раньше впроголодь жила, и не было времени думать об этом! Теперь вы сытые, откормленные, с ног до головы одетые, обутые бездельницы! Даже ваши трусы и те на моё бабло куплены! Ты ездишь на дорогой машине куда и когда хочешь! Делаешь всё, что тебе вздумается! Вот и от безделья у тебя голова кругом поехала! Обнаглела настолько, что мужа не уважаешь! Под него ложиться уже перестала! То устаёшь, то болеешь, то у тебя месячные…
– Перестань Алвару! – не выдержала Мальвина. Тон одолжения и грубость, переходящая в хамство, вывели из себя кроткую Мальвину. Она больше не смогла стерпеть, и поэтому воскликнула повышенным тоном, – Ты уже перегибаешь палку. Да, я виновата перед тобой, но только лишь в том, что в последнее время не была достаточно внимательна к тебе и к Аугусту. Но обвинять меня и мою бедную тётушку Бог знает в чём, и тем более в неблагодарности – это уже предел, сеньор! Мало того, что ты хамишь и кричишь на меня, так ещё и несправедливо обвиняешь в том, что я и в мыслях не допускала. За всё время нашей совместной жизни, ежедневно в молитвах я воздаю хвалу Господу нашему, но не за роскошь и богатство, которыми ты так кичишься, дорогой! Вовсе нет. А за семейный очаг и за нашего сына, которого ты мне дал возможность подарить тебе, Алвару. Разве этого мало, чтобы не быть благодарным Богу, – тут Мальвина не сдержалась, дав волю душившим её слезам.
Алвару в душе немного устыдился своей грубости, но, не выдал этого на лице. Логичные доводы жены, её прямой взгляд и чистые, как капли родниковой воды, слезинки, остудили пыл итальянца. Тем более, что эта была первая ссора за все годы их семейной жизни. Обняв жену за плечи, и поцеловав в шею, он произнёс с неаполитанским присюсюкиванием:
– Прости, дорогая. Я обидел тебя. Я не хотел, честно. Но твоё равнодушие меня взбесило. Я люблю тебя, и хочу, чтобы ты не только каждую ночь чувствовала бы силу моего любовного мускула, но и всегда видела бы мою заботу и внимание к тебе, дорогая. Понимаешь?
– Мы оба очень устали. Давай уже поспим, а то гляди, скоро заря займётся. Спокойной ночи, Алвару, – ответила Мальвина, повернувшись спиной.
Алвару был полностью уверен в верности жены, и ему в голову не пришло бы ревновать её к кому-либо. Будучи недалёким и самонадеянным он полагал, что деньги и мужская сила в постели, чем он любил прилюдно хвастаться, вполне достаточны для того, чтобы не стать рогоносцем. Чтобы женщина любила или хотя бы была верна супругу. А Мальвина в эту ночь после ссоры с мужем, впервые в жизни поймала себя на мысли, что за годы так и не полюбила Алвару.
Жуан Педру был объектом постоянных мыслей и разговоров женщин не только в Сан-Паулу, но и в родном городе. Так, пасмурным вечером в небольшом особняке в районе Дуки ди Кашиас оживлённо разговаривали, между собой две женщины. Одна из них, немолодая худощавая особа лет пятидесяти с чёрными глазами на вытянутым смуглом лице, укоризненно выговаривала собеседнице, молодой полноватой женщине лет двадцати пяти, похожей на неё.
– Мария, я устала уже неоднократно повторять тебе, что не мучай себя так. Что тебе ещё надо от жизни? Твой муж прекрасно содержит тебя, не пьёт, не курит, не играет и не бьёт тебя. За сыном хорошо смотрит. Не обязательно, чтобы муж жену любил. Я тоже замуж не по любви вышла, но потом слюбилась – стерпелась.
– Мама, ты не понимаешь меня. Жуан Педру, вообще, на меня с Тониту смотрит, как на мебель. Ну, я то ничего, но сын ведь его родной. Я ещё не говорю о его похождениях. Один Бог знает, что он сейчас вытворяет там…
– Ты, видать, совсем уж мозги свои проела, дочь моя – грубо перебила её дона Изаура, – На то он и мужик, чтобы гулять с бабами. Недаром Господь создал для них инструмент между ног. По крайнем мере, засматривается он на женщин, а не на мужиков и даже не на мальчиков, как некоторые! Не гомик и не педераст!