Почему? Книга первая – Капоэйра
Шрифт:
Разумеется, эта перемены невольно отражалась на её поведении, и не ускользнула от взоров домочадцев, в том числе и мужа. Естественно, всё это ему не нравилось, наводило на невесёлые подозрения. Но серьёзных оснований для подозрений пока не было. Домашние решили не донимать её расспросами. Однажды ночью после очередного равнодушия в ответ к его ласкам, муж не выдержал и спросил жену:
– Милая, почему ты такая? Вот уже сколько времени мы не занимаемся любовью. Ты холодна со мной, и я, честно говоря, не понимаю, почему. Скажи, пожалуйста, в чём дело, дорогая? – Алвару предпочитал называть вещи своими именами, но с обожаемой им женой, женщиной
– Дорогой, извини, просто я не в настроении сегодня. Прости, пожалуйста.
– Тебе нездоровится или может причина во мне, милая? Хотя, уверен, что я делаю всё как надо, а мой любовный мускул работает, как мотор ракеты. В чём дело? Откройся мне, Мальвина, что с тобой? Может у тебя проблемы?
– Да нет. Просто я устала, переутомилась немного. Наверное, из-за зимы, погоды или дневной пробки, когда я вместе с Себастьяном возвращалась из торгового центра, и просидела в заторе около часа. Не беспокойся так за меня. Ты же знаешь, я немного странноватая. И это вскоре пройдёт само по себе, – попыталась его успокоить Мальвина. Но сама чувствовала себя перед ним сейчас виноватой.
– Мальвина, любовь моя, – предпринял последнюю попытку Алвару, – Вот уже сколько времени ты такая, и это после возвращения из Севера. Такая рассеянная, печальная, холодная со мной. Раньше ты тоже уставала, тоже переутомлялась, тоже в пробках часами просиживала, и тоже болела, но никогда не была такой, как сейчас. Я ясно вижу, что ты в последнее время не замечаешь меня, а иногда просто не отвечаешь внятно на мои вопросы. Сыну нашему меньше внимания уделяешь, чем раньше. Даже книжечки запустила читать. Я ещё не говорю про твои супружеские обязанности. Это не только я, но и все домашние так говорят.
– Возможно, ты и прав. Но поверь, что я сама толком не понимаю. Вроде бы всё хорошо, и я прежняя. Я давно не была в родных краях, много лет не видела тётушку. Наверное, на меня нахлынула ностальгия по детству. Всё-таки, Ресифи мой родной город. Я люблю его, и была там очень счастлива, – со смущением оправдывалась она. При тусклом свете абажурного ночника Алвару, к счастью, не заметил, как густой румянец залил щёки. Мальвина пыталась оправдываться, не решаясь открыть мужу истинную причину. Она итак чувствовала себя виноватой перед ним. Расспросы, переходящие в допрос, вконец добивали. Тем более, когда затуманенные гневом глаза Алвару метали молнии, а руки жестикулировали, как у клоуна в цирке.
– Дорогая, разве ты несчастна здесь в Сан-Паулу, рядом со мной и сыном? – спросил, начинающий понемногу терять терпение сеньор Казелли, – чтобы тебе не было скучно вдали от родных мест, я даже согласился на переезд в наш дом твоей няни, этой тёмной, невежественной лесной индианки. Хотя приличные люди моего круга никогда не опускаются до этого. Хорошо хоть Сильвия догадывается исчезать, когда дома бывают посторонние, и никто из соседей её не видит… И, по-моему, тебе грех жаловаться на то, что я не делаю тебя счастливой. Или может, ты скажешь, что я, вообще, ничего не сделал для тебя?! – крикнул он, качая головой, как индийский факир.
– Что ты Алвару. Ты и так слишком много сделал для меня в жизни. Разве я могу забыть всё это? Пойми меня, пожалуйста. Родина всегда тянет. И моя меланхолия, скорее всего, связана именно с этим обстоятельством. Но это временно, скоро пройдёт, поверь, дорогой.
– Однако же ты забываешь, дорогая. Вспомни, где ты жила раньше у себя в Пернамбуку, и где, в каком ты доме живёшь сейчас. То даже домом нельзя было назвать, – начал было повышать голос Алвару, – У твоей обожаемой тётушки Алисии, у этой чокнутой старой девы, стены в доме от сырости лопались, приличной ванной даже не было, сортир вонял, а кухня, с размером в мизинец. Мясо вы раз в месяц ели в лучшем случае, а десерт видели только по праздникам. Даже коммунальные расходы и те не могли вовремя платить. Одевались, как попало, как квартеронки8 на плантации какао. А ты сама-то ходила, как рабыня Изаура. И ты по такой жизни соскучилась, Мальвина? Тебя тянет обратно в этот гадюшник, и это после всей роскоши, что ты здесь увидела, и которое я тебе дал за все эти годы, дорогая? – крикнул он, тыча толстыми пальцами вокруг.
– Ты меня неправильно понял, Алвару, – попыталась она его урезонить.
– Нет, моя дорогая. Я тебя очень даже прекрасно понял, – теперь Алвару уже завёлся и кричал, неистово размахивая пухлыми руками, как базарная торговка на рынке. В пылу спора он визжал, смешивал итальянские слова с португальскими. Его неприятная привычка фыркать носом, причмокивая в гневе тонкими губами, коробили утончённую, воспитанную Мальвину, – Благодаря мне ты вышла из грязи в князи. Стала настоящей синьориной и подлинной графиней. Да, да, ведь графиней ты была только на словах! – продолжал он бесстыдно делать одолжения собственной жене, забывая, что сам стал за её счёт графом.
Вообще, такт и дар самообладания не входили в число добродетелей дона Алвару. По природе своей он был типичным торгашом, мелким, ограниченным дельцом, мыслящим такими же мелочными категориями. Ростом много ниже среднего, с безобразной фигурой и пивным животом, с квадратным лысеющим черепом, с мелкими чертами лица и чёрными, как угли глазами, с кривыми ногами и короткими пухлыми руками, он более походил на персонажи из итальянских комедий, нежели на коммерсанта. Дурные привычки, хамоватая манера разговора дополняли сей портрет.
Внук полунищих переселенцев из глухой деревушки под Неаполем он вырос в многодетной семье бакалейщика, еле сводивших концы с концами. Едва проучившись в школе, он с ранних лет подрабатывал зеленщиком в лавке. В детстве и юности он на своей шкуре познал все тяготы бедности. Тяжёлый ежедневный труд от рассвета до поздней ночи, когда он и в жару, и в холод, и в будни, и в праздники торговал зеленью и овощами в лавке отца в Мооке, когда он вынужден был давать дань и при этом покорно глотать оскорбления гангстеров дона Томазо и наглых полицейских, когда сносил частые побои пьяного отца и истеричной матери, когда он годами носил поношенную одежду и потёртую обувь, и когда он с нескрываемой завистью смотрел на сверстников, с годами выковали в нём хитрого, изворотливого и жадного купца.
В шестнадцать лет, поднакопив деньжат, он открыл бакалейную лавку в другом конце района. Через пару лет на паях с двумя земляками там же открыл и маленькую пиццерию. Дела пошли так хорошо, что спустя пять лет он выкупил их доли, став единоличным хозяином пиццерии, которую превратил в доходный ресторан. Затем он открыл второй ресторан и пару продуктовых магазинов. Разумно приумножив капитал, Алвару с годами увеличил число своих магазинов до дюжины, приобрёл склады в портовой части города, наладил связи с местными властями, и открыл собственную фирму, выйдя за пределы родного района.