Почему он выбрал Путина?
Шрифт:
Гайдар признает, что в прошлом не всегда оценивал Ельцина так, как оценивает сейчас:
Опыт показывает, что в политике лучше никогда не говорить «никогда». В этом ракурсе надо смотреть и на то, что я говорил в январе 1996 года… Кстати, непосредственным поводом для этого была не отставка Чубайса, а события в Первомайском… Знаменитые ельцинские слова о «38 снайперах»… Так вот, когда я все это смотрел по телевизору про «38 снайперов», мне действительно показалось, что я больше никогда политически не смогу поддерживать Ельцина. Но политика такая вещь… Я потратил массу усилий, чтобы найти и выдвинуть какого-то альтернативного демократического кандидата. Избираемого. Уговаривал Бориса Немцова, который тогда был весьма популярен, стать таким кандидатом. Вел переговоры с Явлинским о нашей совместной поддержке Немцова… Но к апрелю стало ясно,
То, что демократы в ту пору решили голосовать за Ельцина, опять-таки еще не говорит о том, что сам Ельцин был убежденным демократом просто у демократов, как видим, в тот момент не было другого выбора.
О том, что Борис Николаевич не принадлежал к числу таких уж последовательных демократов, говорят не только чьи-то субъективные оценки и мнения, но и реальные факты. Взять хотя бы затеянную им войну в Чечне и один из самых позорных ее эпизодов бессмысленное уничтожение Первомайского, убийство заложников (раз уж речь зашла о «38 снайперах»).
Тем не менее, говорит Гайдар, реагируя на мое напоминание об этой стороне ельцинской деятельности, я считаю его исторической фигурой. Причем очень необычной в мировой истории. Это человек, который начал революцию, политически пережил ее, не допустил в ходе ее полномасштабной гражданской войны, сохранил власть в процессе тяжелейшего перехода от старой экономической системы к новой, передал эту власть человеку, которого он сам выбрал и поддержал. Честно говоря, я не помню других таких примеров в истории. Кромвелю такая передача власти не удалась. Кстати, и Ленину тоже…
Ленину много чего не удалось. А что удалось, лучше бы не удавалось… В принципе, я согласен со всеми из перечисленных Гайдаром заслуг Ельцина, кроме одной, последней о ней-то, об этой «заслуге», а точнее, о главной ельцинской ошибке и идет сейчас речь…
Вот вы говорите, обращаюсь я к своему визави, что Ельцин чувствовал себя человеком, который принес России свободу, гордился этим. Вы уверены, что в этой гордости на первом месте стоит именно «свобода», а не «принес России»? Разве не могло им двигать просто мессианство. Оно ведь движет многими политиками, госдеятелями. Человек возлагает на себя миссию что-то принести стране, миру. А что именно, не так уж важно. Неважно и то, что получится в итоге. Вот Путиным, по-видимому, тоже движет мессианство: он полагает, что несет России нечто более ценное, чем свобода, порядок (как он его понимает), утраченное имперское величие. Однако порядка не получается, получается род анархии тотальная коррупция, какой, по-видимому, не было в российской истории. Возможно, и Ельцину просто-напросто хотелось принести России что-то такое этакое. Вообще у политика, помимо вечного стремления обрести и удержать власть, должна быть какая-то понятная людям «благородная» цель. Такую цель он не всегда может сформулировать сам. Но вот подворачивается человек или группа людей, которые подсказывают ему какие-то идеи. Он берет их на вооружение и вперед.
Напомню, как Ельцин воспринял идеи Гайдара. По словам Геннадия Бурбулиса, тогдашней правой руки президента, когда стало ясно, что топтание на месте становится губительным для страны, было решено создать несколько параллельных групп, поставив перед ними задачу разработать внятную программу экономических реформ. В этом направлении работали группа Сабурова, группа Гайдара… Продолжались и контакты с Явлинским… Главным основанием для выдвижения Гайдара на роль ведущего реформатора стали итоги работы его группы. Он, так сказать, выиграл конкурс.
Впрочем, сам Ельцин вспоминает об этом несколько иначе. Да, на стол ему легли различные «концепции, программы», из которых надо было выбрать наиболее подходящую. Да, госсекретарь Геннадий Бурбулис советовал ему остановиться на программе Гайдара. Однако решающими для президента стали иные мотивы:
«Гайдар, прежде всего, поразил своей уверенностью. Причем это не была уверенность нахала или уверенность просто сильного, энергичного человека, каких много в моем окружении. Нет, это была совершенно другая уверенность. Сразу было видно, что Гайдар… очень независимый человек, с огромным внутренним, непоказным чувством собственного достоинства. То есть интеллигент, который, в отличие от административного дурака, не будет прятать своих сомнений, своих размышлений, своей слабости, но будет при этом идти до конца в отстаивании принципов, потому что… это его собственные принципы, его мысли, выношенные и выстраданные. Было видно, что он не будет юлить. Это для меня было неоценимо…»
Всякий, кто когда-либо сталкивался с Егором Тимуровичем, подтвердит, что это совершенно точная его характеристика. Но речь здесь не об этом: вариант реформ, предложенный Гайдаром, Ельцин выбрал не потому, что признал этот вариант лучшим, а по той причине, что ПОВЕРИЛ ЧЕЛОВЕКУ, который его предложил.
Конечно, Ельцин талантливый политик, продолжает наш разговор Егор Гайдар. А талантливый политик не может существовать, если он не эффективен. То есть если он не умеет мобилизовывать общественную поддержку. Особенно тогда, когда это критически важно. Поэтому, естественно, он должен адресоваться к тому обществу, которое есть. В кругу интеллектуалов мы можем бесконечно дискутировать о ключевых стратегических вопросах развития ситуации в России. У меня есть много знакомых и друзей, которые высказывают крайне интересное для меня и вообще стратегически верное мнение по этим вопросам, но среди них нет ни одного, кто был бы способен получить такую электоральную поддержку, которую, допустим, получил Ельцин в Москве в 1989 году, 90 процентов.
Я возражаю моему собеседнику: 90 процентов Ельцин набрал тогда по московскому территориальному округу на выборах народных депутатов; ему противостоял гендиректор ЗИЛа Браков фигура, поддерживаемая официальными властями: то были первые многопартийные выборы, и, естественно, избиратели с треском провалили кремлевского ставленника Бракова, но это еще не говорит о 90-процентном рейтинге Ельцина. В целом по России поддержка Бориса Николаевич была существенно меньше: ее пик, который пришелся на президентские выборы 12 июня 1991 года, составлял около 57 процентов (чуть раньше, по опросам, у него было 60 процентов).
Те первые президентские выборы, возражает мне Гайдар, проходили в условиях, когда государственный аппарат был не в руках Ельцина. А в руках тех, кто делал все, что можно, чтобы его не избрали. Против Ельцина работала вся государственная пропагандистская машина. Людям рассказывали, какой он пьяница, что он делал во время визита в Вашингтон… Это была мощная пропагандистская машина, которая считалась очень приличной в мире. Она вся действовала против него. И вот когда вся официальная пропаганда, весь государственный аппарат страны, в которой 75 лет существовал тоталитарный режим, работает против тебя, а ты получаешь 57 процентов, это впечатляющий результат.
Я возвращаю разговор к вопросу о том, что все-таки двигало Ельциным в его реформаторской деятельности тяготение к мессианству или, прежде всего, действительно желание дать стране свободу, утвердить демократию?
Он, повторяю, был прирожденный политик, говорит Гайдар. Что им двигало как политиком? Стремление к власти, свойственное всякому амбициозному политику, желание изменить страну и решить комплекс очевидных тяжелейших проблем, дать ей новую траекторию развития, сделать ее свободной, сделать ее похожей на наиболее развитые страны. Наверняка это была такая вот сложная смесь мотивов. Я даже не думаю, что он сам смог бы ответить на этот вопрос, что им двигало в первую очередь. Уж не говоря о том, чтобы это сделали люди, которые с ним много работали и считают, что они его неплохо знают. Но, на мой взгляд, в его мотивах роль чистой идеи о том, что Россия должна быть такой, как развитые, преуспевающие страны, где люди живут намного лучше, чем у нас, была велика. И еще он отвергал прошлые коммунистические порядки, альтернативой которым как раз и была демократия. Вот, вы знаете, очень характерный случай, многое расставляющий для меня по своим местам при обсуждении приоритетов Бориса Николаевича Ельцина. Он произошел в 1992 году, где-то весной. Может быть, вы помните, в ту пору наше правительство очень много ругали за то, что мы не разъясняем смысла своей деятельности, что мы не ведем пропагандистской работы, что у нас нет пропагандистской машины, которая информационно поддерживала бы начатые реформы. Это писали и говорили люди, мнение которых я высоко ценю, в том числе мой отец. Он мне говорил об этом, по меньшей мере, раз десять…