Чтение онлайн

на главную

Жанры

Шрифт:

Развернулась целая кампания по защите коммунистической идеи, которая «сама по себе очень благородная», в ходе которой на разные лады повторялось, что «в том виде, как она была сформулирована Марксом — это одна из самых светлых идей об отмирании государства», «Россия стала родиной величайшей попытки создать справедливое общество, воплотить царство Божие на земле» и т.д. Протестовали, естественно, и против очернения «идеалиста» Ленина и «любых попыток выносить однозначные, прямолинейные приговоры». Типичными были призывы «не списывать социализм только потому, что его кто-то неправильно строил». В своих лозунгах типа «мы не должны зачеркнуть разом весь советский период и сказать — все это было ужасно», «огульное осуждение советского прошлого несправедливо» властители дум от демократии совершенно сходились с таковыми от национал-большевизма, только сохранять от осуждения предполагалось противоположные периоды и черты режима.

Представление о том, что коммунизм совсем не так страшен, и во всяком случае лучше любой авторитарной диктатуры (хотя бы и «демократической»), а тем более национальной и вообще патриотической в политической сфере вылились в линию на союз с коммунистами сначала против угрозы «державничества» в лице усилившейся ЛДПР и искусственно преувеличенной опасности

«национал-патриотизма», затем против Ельцина, а потом и против Путина. Причем если в 1993 г. Гайдар призывал к объединению с коммунистами (которые «должны вспомнить о своей интернациональной сущности»), против победившего на выборах Жириновского, то через два года даже и самого Гайдара более правильные товарищи из того же стана стали упрекать в недостаточно хорошем отношении к коммунистам, а ещё через год, перед выборами 1996 г. в том же упрекали даже Явлинского, хотя «Яблоко» как раз наиболее полно воплощало позиции этой среды. От Ельцина же ещё в 1994 г. её идеологи требовали уйти в отставку, воображая, что «идея демократической альтернативы нынешней власти, уже давно витавшая в воздухе, вырвалась из кабинетов политиков и овладела массами».

В наиболее полной мере подход «коммунисты лучше Ельцина» проявился перед выборами 1996 г. Тогда газеты этого направления были полны высказываниями такого рода и осуждениями «стратегии нагнетания антикоммунистической истерии». «Кто спорит, приход к власти коммунистов раньше или позже положит конец куцей нашей свободе печати. Но это ещё не повод требовать голосовать за антикоммунистов». «Мерить возможное зло от Зюганова аршином сталинского террора, захлебываясь в антикоммунистической истерике, глупо». «Замена Ельцина Зюгановым вовсе не будет означать кардинального перелома в московской политике». «Единственно хорошим исходом является не «все, что угодно, кроме коммунистов!». «Я не считал бы замену в Кремле Ельцина на Зюганова катастрофичной и непоправимой». Особенно убедительно суть этой позиции была изложена в одной из статей 1997 г., когда пошли было слухи о готовящемся референдуме по захоронению Ленина: «Поражение ленинцев вовсе не будет означать торжество демократов, ибо всплеск антикоммунистических настроений, наложившись на растущее разочарование в демократии, даст новые силы правым — авторитарно-националистическим и неофашистским силам. Новый приступ ленинофобии у правящих реформаторов может стать сигналом к мощной кампании по ликвидации советских идеологических реликвий». Явлинский упрекался в том, что упустил возможность союза с КПРФ в 1993–1994 г., в результате чего «могла появиться способная прийти к власти левая сила, которая была бы истинным гарантом демократии и стабильности».

На новом этапе та же линия продолжилась и даже приобрела ещё большую актуальность с приходом к власти Путина. Виднейший идеолог этого направления летом 2000 г. писал: «Я не верю, что победа КПРФ привела бы к ликвидации демократических завоеваний. Наоборот, она окончательно закрепила бы эти завоевания и сделала бы невозможным никакую новую «путинщину». Надо принять перспективу победы КПРФ, с которой должен смириться любой человек, если ему дороги демократические свободы». А вскоре редакция «Общей газеты» (основного органа этого направления) направила Зюганову письмо, в котором говорилось: «Мы убеждены, что нагнетаемый страх перед КПРФ и угрозой «реставрации коммунизма» сыграл роковую роль для российской демократии, способствовав созданию и укреплению авторитарного режима, приобретающего сейчас все более жесткие и опасные формы. Сейчас и перед коммунистами, и перед демократами встала угроза окончательной консолидации авторитарного режима, в котором не будет места ни тем, ни другим». Этот подход оставался генеральной линией «демократической оппозиции» и все последующие годы. Ходорковский, финансировавший КПРФ и потерпевший от путинского режима, и из узилища продолжал призывать к союзу с коммунистами против Путина.

Примечательно, что линия на союз с коммунистами проводилась даже несмотря на то, что сама КПРФ жестко критиковалась этой средой за отход от «истинного ленинизма», «националистический уклон», забвение интернационализма («Хочется спросить г-на Зюганова, зачем компартия рвет с братством трудящихся всех стран, с Марксом и Лениным?»). То есть даже такие «испорченные» коммунисты все равно почитались меньшим злом, чем власть, обнаружившая даже минимальный «государственнический» инстинкт. Эти упреки демократов компартии с позиций «святее папы», пожалуй, наиболее наглядно демонстрировали общность их базовой идеологии. Только коммунисты оказались способны кое-чему учиться на уроках истории и прекрасно отдавали себе отчет в том, что только мимикрия под патриотизм держит их на плаву. А демократические «двоечники» все вели разговоры о «левой перспективе», надеясь соблазнить коммунистов социал-демократией.

Естественно, что к проблеме практического сохранения советского наследия эти круги подходили с тех же позиций, что и КПРФ, но, пожалуй, играли в этом деле более существенную роль, чем она, так как имели большее влияние во властных сферах. Эта среда весьма остро реагировала на планы ликвидации мавзолея, возвращение имени Санкт-Петербургу, частичный вывод из обращения слова «товарищ», редкие случаи (в том числе и в сопредельных странах) сноса памятников деятелям большевизма (что трактовалось как недопустимый «вандализм»). Крайне враждебное отношение вызвало у неё, конечно, и введение «Дня народного единства» вместо 7 ноября: в газетах (причем, что характерно, даже в правительственных) печатались подборки «мнений читателей» с осуждением этой акции и затем ежегодно с удовлетворением отмечалось, сколь малое число опрошенных признает этот день и сколь большое остается верно дню революции. Поскольку после 1991 г. значимые в общенациональном масштабе СМИ придерживались именно такой линии, а власти свои шаги типа замены 7 ноября на 4-е никак, стесняясь их, никак не рекламировали, не приходится удивляться, что они не были популярны. Вообще в результате того, что «державность» все эти годы считалась дурным тоном, а советские ценности, напротив, консервировались и властью, и той средой, о которой шла речь выше, население оказалось воспитанным в духе как бы «скромного социализма»: если до 60% и более при опросах ностальгировали по доперестроечным временам и в той или иной степени одобряли революцию и советский режим, то «великодержавно» настроена была только треть.

Хотя публицистика коммунистов и левых демократов была полна инвективами по адресу вроде бы заправляющих делами в стране каких-то «правых радикалов», «ультралибералов», «радикальных антикоммунистов» и т.п., никаких вообще правых на политической сцене ни при Ельцине, ни при Путине вовсе не было. Ни среди людей власти, ни среди сколько-нибудь влиятельных идеологов и деятелей СМИ, ни даже среди «крупных капиталистов» не было ни одного человека, действительно придерживавшегося последовательно правых взглядов, а тем более антикоммуниста. Этих «правых либералов», многим мерещившихся как кошмар, никогда не существовало. Те, кто был у нас известен как «демократы» все были в той или иной степени левыми. В качестве «правых» выступали: Гайдар, из неприязни к ЛДПР готовый бросится в объятия коммунистов, «олигархи», требовавшие от Ельцина полюбовно договориться с Зюгановым, Березовский, собиравшийся создавать не какую-нибудь, а социалистическую партию, Хакамада, после изгнания из Думы заявившая, что в сущности, всегда была левой, Ходорковский, финансировавший КПРФ — такие-то в стране нашлись «антикоммунисты». Оказалось, что даже учебные пособия Высшей школы экономики (вроде бы средоточия либеральной экономической мысли) пишутся «левыми» марксистами, которые не любят СССР, но почитают социализм и последний термин применительно к советской практике именуют не иначе как с приставками: «государственный», «тоталитарный», «советский», «казарменный»). Это в сознании оттертой от власти части коммунистов советские выкормыши из их собственной среды, назначенные старшими товарищами банкирами и предпринимателями, могли виделись либералами и капиталистами. Но с возможностью действительно либерального развития власти покончили в самом начале — в 1989–1992 гг., лишив 3–4 миллиона людей, способных делать дело, шансов на успех и поставив вне конкуренции несколько тысяч своих (далеко не всегда конкурентоспособных в нормальных условиях). Потому и капиталисты получились весьма специфические, всегда готовые поменять свой бизнес на положение в номенклатуре и как переименовали они свои министерства в ОАО, так по первой команде превратить их обратно в министерства (а кто помельче — стать директорами). Борьба власти с оппозицией — как коммунистической, так и демократической все эти годы была борьбой «внутривидовой». Поэтому в том, что касается советского наследия, они были вполне единомысленны.

* * *

Если ни власть, ни демократическая оппозиция не стремились избавиться от советско-коммунистического наследия, то тем менее, естественно, склонна была делать это «патриотическая» — по существу национал-большевистская оппозиция. На постулатах национал-большевизма, которые удалось внедрить в массовое сознание, и базировалось, в сущности, восприятие компартии, обеспечивавшее ей в 90-х заметную популярность. Постулаты эти (разнившиеся по форме выражения вплоть до полного противоречия в зависимости от среды, где распространялись) сводятся к тому, что: 1) коммунизм есть органичное для России учение, 2) коммунисты всегда были (или, по крайней мере, стали) носителями патриотизма и выразителями национальных интересов страны, 3) ныне они — «другие», «перевоспитавшиеся», — возглавляют и объединяют «все патриотические силы» — и «белых», и «красных» (разница между которыми потеряла смысл) в противостоянии с «антироссийскими силами», 4) только на основе идеологии «единства советской и досоветской традиции» и под водительством «патриотического» руководства КПРФ возможна реинтеграция страны и возрождение её величия.

Национал-большевизм, протаскивающий советско-коммунистическую суть в национально-патриотической упаковке, имел гораздо большие шансы быть воспринятым неискушенными в идейно-политических вопросах людьми, чем откровенно красная проповедь ортодоксов, и представлял тогда более перспективный тип национализма, чем «новый русский национализм», с которым он в отдельных аспектах схож. Родоначальником национал-большевизма является, конечно, Сталин — такой, каким он становился с конца 30-х годов и окончательно заявил себя в 1943–1953 гг. Режим этого периода был первым реально-историческим образчиком национал-большевистского режима. В дальнейшем национал-большевистское начало присутствовало как одна из тенденций в среде советского руководства: после Сталина патриотическая составляющая была выражена слабее, у «постсоветских» национал-большевиков она была представлена значительно сильнее, но все равно речь шла лишь о степени, о градусе «патриотизма» одного и того же в принципе режима. Вопреки утверждениям как некоторых апологетов сталинизма, так и его левых же противников, Сталин никогда не переставал быть ни левым, ни коммунистом. Дело даже не столько в том, что он оставался социалистом, сколько в том, что он оставался именно большевиком. То есть человеком, который неотделим и от самой большевистской революции, и от всех её других деятелей, и от откровенно антирусского режима 1920-х годов, как бы он потом ни менял пропагандистские лозунги. Ни о каком отречении от революции речи никогда не шло, его отношение к другим большевикам диктовалось не идеологическими и принципиально-политическими, а чисто личными мотивами, мотивами борьбы за власть — он ничего не имел против тех кто не мог представлять для него (например, за преждевременной смертью) опасности: из двух равнозначных и однозначных фигур Троцкий почитался сатаной, а Свердлов — архангелом.

В рассуждениях об «органичности» для России коммунизма и социализма просматривалось два подхода. В первом случае теория и практика советского коммунизма подавалась (благодаря практически всеобщей неосведомленности в исторических реалиях) как продолжение или возрождение традиций «русской общинности и соборности», преданных забвению за XVIII–XIX вв., т.е. сам коммунизм выступал как учение глубоко русское, но, к сожалению, извращенное и использованное «жидами и масонами» в своих интересах. Во втором — «изначальный» коммунизм признается учением чуждым и по замыслу антироссийским, которое, однако, «пережитое» Россией и внутренне ею переработанное, ныне превратилось в истинно русское учение, — т.е. в этом случае «извращение» приписывается прямо противоположным силам и носит положительный характер. Но в любом случае именно коммунизм объявлялся «русской идеологией». Такое понимание роли коммунизма в российской истории логически требовало объявление носителем его (до появления компартии) православной церкви, а очевидное противоречие, заключающееся в хорошо известном отношении к последней советского режима, списывалось на «ошибки», совершенные благодаря проискам враждебных сил. Поскольку же к настоящему времени ошибки преодолены, а происки разоблачены, ничто не мешает православным быть коммунистами, а коммунистам — православными. Вследствие чего противоестественное словосочетание «православный коммунист» стало вполне привычным.

Поделиться:
Популярные книги

Имперец. Земли Итреи

Игнатов Михаил Павлович
11. Путь
Фантастика:
героическая фантастика
боевая фантастика
5.25
рейтинг книги
Имперец. Земли Итреи

Все ведьмы – стервы, или Ректору больше (не) наливать

Цвик Катерина Александровна
1. Все ведьмы - стервы
Фантастика:
юмористическая фантастика
5.00
рейтинг книги
Все ведьмы – стервы, или Ректору больше (не) наливать

Герцогиня в ссылке

Нова Юлия
2. Магия стихий
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.00
рейтинг книги
Герцогиня в ссылке

Начальник милиции

Дамиров Рафаэль
1. Начальник милиции
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Начальник милиции

Совок 9

Агарев Вадим
9. Совок
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
7.50
рейтинг книги
Совок 9

Корсар

Русич Антон
Вселенная EVE Online
Фантастика:
боевая фантастика
космическая фантастика
6.29
рейтинг книги
Корсар

Идеальный мир для Лекаря 17

Сапфир Олег
17. Лекарь
Фантастика:
юмористическое фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Идеальный мир для Лекаря 17

Хочу тебя навсегда

Джокер Ольга
2. Люби меня
Любовные романы:
современные любовные романы
5.25
рейтинг книги
Хочу тебя навсегда

Последний Паладин. Том 6

Саваровский Роман
6. Путь Паладина
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Последний Паладин. Том 6

Лорд Системы 3

Токсик Саша
3. Лорд Системы
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
рпг
5.00
рейтинг книги
Лорд Системы 3

Кровь Василиска

Тайниковский
1. Кровь Василиска
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
4.25
рейтинг книги
Кровь Василиска

Мир-о-творец

Ланцов Михаил Алексеевич
8. Помещик
Фантастика:
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Мир-о-творец

Случайная дочь миллионера

Смоленская Тая
2. Дети Чемпионов
Любовные романы:
современные любовные романы
7.17
рейтинг книги
Случайная дочь миллионера

Курсант: Назад в СССР 10

Дамиров Рафаэль
10. Курсант
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Курсант: Назад в СССР 10