Почему я так одеваюсь? Как разобраться в себе, своем гардеробе и изменить сценарий своей жизни

ЧТО, ЕСЛИ БЫ Я СКАЗАЛА ВАМ, что мода – это доступный и очень надежный способ почувствовать контроль над своей жизнью? Что есть возможность подобрать одежду под ваше настроение, использовать аксессуары для усиления чувства комфорта, а правильный выбор ткани и цвета может снизить тревогу и обеспечить вам ощущение силы, когда это особенно необходимо? Одежда способна помочь нам поддерживать нашу культурную идентичность даже в тех случаях, когда окружение требует ассимиляции. И наоборот, поможет вписаться в общество в те моменты, когда это выгодно нам. Мне не терпится поделиться с вами знаниями в области модной психологии, чтобы вы смогли

вырваться из заезженной колеи стиля, создать универсальный образ, победить страх «мне нечего надеть», обуздать импульсивные покупки и отказаться от тех трендов, которые вам не подходят или не по карману. Что, если бы я сказала вам, что одежда способна помочь вам справиться с отчаянием? Мода не бессмысленна. Это далеко не так. Мода – это тот голос, который мы используем, чтобы заявить о себе миру.

Мне был 21 год, когда мне пришло в голову заняться психологией в рамках моды. Я готовилась защищать две степени магистра (магистр искусств и магистр педагогики) на факультете психологического консультирования в педагогическом колледже Колумбийского университета. Я только что окончила факультет психологии Государственного университета Боулинг-Грин в Огайо и всю жизнь прожила на Среднем Западе. Но когда я переехала в Нью-Йорк для завершения образования, то сразу взялась за дело. Я не только училась, но и успешно работала моделью на подиуме и PR-ассистентом в сфере моды. На подиуме я показывала интересные наряды, хотя я интроверт и больше люблю наблюдать за теми, кто меня окружает. Я была заворожена калейдоскопом стилей, которые мне встречались на улицах и в подземке моего нового города. Пока я разглядывала одежду моих соучеников, других моделей за кулисами и ньюйоркцев, у меня в голове крутился один и тот же вопрос: «Что ваша одежда говорит о вашей психике?» Именно эта идея стала тем семечком, из которого выросла впоследствии модная психология, как я стала ее называть. Тогда я инстинктивно поняла то, что теперь знаю благодаря академическим и клиническим исследованиям: с помощью одежды люди выражают свои эмоции, свое благополучие и даже травмы. Одежда, в свою очередь, может быть мощным инструментом излечения. Я выяснила это на собственном опыте.

Как только я ступила на Манхэттен, то сразу почувствовала себя дома. Я ощущала, что ритм города мне подходит. Я привыкла вставать рано и сразу приниматься за дела, совмещая учебу и творческие увлечения. Пока я росла, я занималась вокалом, изучала музыку, оперу и актерское мастерство в Кливлендской школе искусств. Я всегда отлично училась и даже перескочила через пятый класс благодаря моему любознательному уму и бесконечному желанию угодить родителям. В моей семье успех значил очень много, особенно для моего отца, иммигранта с Ямайки, работавшего смотрителем школьного здания. Мама работала помощником администратора в больнице, практически в одиночку воспитывая меня и моих братьев, так как родители никогда не были женаты. Поэтому мы с моим братом-близнецом постоянно перемещались между двумя домами. В рабочие дни мы жили у мамы, а выходные проводили у папы (у моего младшего брата другой отец, и он бывал у него). Я много училась и выступала на сцене, и у меня сформировалась личность – «актриса» и «любительница рисковать», – которая помогла мне выделяться на фоне моих более застенчивых и более сдержанных братьев.

Но жизнь на сцене определенно создала некоторое напряжение между моими ровесниками и мной. В средней школе из-за моей внешности (я была высокой, худой и носила очки) надо мной издевался парень, который пятнадцать лет спустя пригласил меня на свидание через Facebook. Одна девочка («лучшая подруга», которая была кем угодно, только не ею, вы же знаете таких, да?) очень любила говорить о своей дизайнерской одежде и намеренно спрашивать о моей. У меня дизайнерских вещей не было.

Мой отец считал, что бренды – это пустая трата денег, – так как одежду такого же качества, можно купить в несколько раз дешевле. В старших классах надо мной смеялись, потому что у меня был оперный, а не церковный голос. В колледже девушка из нашей общины высмеивала меня за то, что я наголо побрила голову, а в холодную погоду экспериментировала с шарфами, похожими на хиджабы женщин-мусульманок. И хотя я испытывала неуверенность из-за всего этого, я всегда чувствовала глубинную потребность бросать вызов нормам моим внешним видом. Я творчески относилась к своему стилю, использовала все, что было в моем гардеробе, и это было и остается для меня главным источником радости. Хорошие оценки и довольные зрители были внешними подтверждениями того, что я на правильном пути и вовсе не являюсь неуместной, хотя меня и пытались убедить в этом мои недоброжелатели.

Поэтому, начав учиться в Колумбийском университете, я использовала мою проверенную формулу. Я много училась, много работала, соглашалась на любую подработку моделью, которую мне предлагали. В моменты простоя придумывала и делала вручную эффектные украшения из жемчуга и перьев. Эту линейку я назвала Optikal Illusion (#truth). Я обзавелась новыми подругами, и они позировали в моих украшениях для рекламных фото. Я работала волонтером в кризисном центре для жертв сексуального насилия Барнард-колледжа в кампусе университета. Эта работа была моим призванием, и ей предстояло приобрести для меня особое значение, хотя тогда я об этом не подозревала. Я была той, кого мои преподаватели могли бы назвать амбициозной самоучкой.

Я была одной из немногих чернокожих студенток в моей программе. К тому же я выросла в семье, относящейся к низшей части среднего класса, поэтому считала, что мне необходимо все и всем доказывать.

Я была мотивирована, сосредоточена и работала на пределе возможностей. Я с энтузиазмом обратилась к нескольким преподавателям с просьбой о руководстве. Я говорила, что должна практиковать модную психологию, надеясь, что они помогут мне найти работу. Но это поле деятельности, насколько я могла судить в то время, как будто не существовало. Одна из преподавательниц признала, что мое резюме словно поделено пополам: 50 процентов относится к миру моды, другие 50 процентов – к миру Фрейда. Она посоветовала мне для начала искать место ассистента известного стилиста знаменитостей. Об этом стилисте говорили, что она сначала морально уничтожает клиентов, а потом снова возвращает их к жизни с помощью преображения. Ее подход не казался мне правильным. Не казался он мне и передовым, учитывая принципы приятия себя, бодипозитива и инклюзии, которые начали появляться в поп-культуре, хотя еще и не достигли критической массы в индустрии моды того времени.

Несмотря на то что работу, в которую я верила, было не так легко найти, я не могла отказаться от идеи создания внешнего стиля, идущего изнутри. Мне казалось очевидным, что стилисту следует признать, что его клиентка – человек, исследовать ее эмоциональную историю, семью, самоуважение – все те личностные характеристики, которые и привлекли меня в психологии. Только так можно понять, как все вышеперечисленное влияет на ее облик.

Мне хотелось понять людей, чтобы помочь им носить великолепную одежду. Люди и мода завораживали меня в равной мере. Я сама начала практиковать в терапии сочетание беседы и оценки гардероба, сначала с друзьями семьи, потом с друзьями друзей. Обо мне стали говорить, и мой круг клиентов постепенно начал расти. Но мой путь к успеху не был гладким – идея о создании этого нового подвида психологии продолжала раздражать академический истеблишмент. Некоторые коллеги называли меня «поп-психологом». Но, как теперь говорят добившиеся власти женщины, тем не менее я выстояла. В конце концов, вы не научитесь упорству без сопротивления. И я всегда помню о том, что люди, перед которыми я в ответе, это те, кому я помогаю: мои клиенты, мои студенты и вот теперь вы. Они – и вы – теперь моя путеводная звезда.

Время обучения в Колумбийском университете помогло мне отточить мое понимание психологии моды и прояснить мою миссию в ней. Я определила ее так: «Изучение и работа с тем, как цвет, красота, стиль, образ и форма влияют на поведение человека, с опорой на культурные ценности и культурные нормы». Почему культура? Мои занятия научили меня этому. Я узнала, что расово-этническое происхождение пациента – это важный контекстуальный момент в терапии. Это понятие особо подчеркивали мои преподаватели.

Видите ли, мои преподаватели были в высшей степени академичными гражданами мира, они были в курсе последних исследований. Хотя я относилась к меньшинству в моей программе, обучение, казалось, было выстроено так, чтобы учитывать мою этническую реальность. Как будущих психологов, нас учили всегда помнить о том, что различные культуры по-разному реагируют на эмоциональные трудности и влияют на то, будет человек обращаться за психологической помощью или нет. Нас учили, что культурная принадлежность клиентки может формировать ее отношение к терапии. Иногда это влияние бывает сильнее социально-экономического фона. К примеру, в коллективистских культурах Азии личные проблемы женщины могут восприниматься как отражение ее семьи в целом. Потеря лица, признание слабости, обращение за помощью при проблемах с психическим здоровьем в большинстве случаев навлекут позор на семью. Женщина никогда не откроется психотерапевту – чужому человеку.

Если речь идет об афроамериканцах или американцах карибского происхождения, таких как я, то для них также существует стигма относительно обращения к психологу. Для людей моего происхождения выложить свой багаж перед каким-то случайным человеком равносильно богохульству или поношению. В моей семье люди предпочтут помогать себе сами, чем говорить с кем-то о пережитой травме. В статье для журнала Psychology Today доктор Моника Т. Уильямс из Колумбийского университета цитирует исследование 2008 года, опубликованное в Journal of Health Care for the Poor and Undeserved: «Среди чернокожих… более трети чувствуют, что легкая депрессия или тревога будут считаться «дурью» в их социальных кругах. Попытка поговорить о своих проблемах с посторонним (к примеру, с психологом) может быть воспринята как демонстрация «грязного белья». И более четверти чувствуют, что обсуждение психического нездоровья не будет считаться правильным в их семье» [2] .