Почти человек
Шрифт:
— Да, я понимаю все, что ты говоришь, и мне ясны твои размышления, — ответил Саакс и задумался.
Головин тоже молчал, даже размышлять было особо не о чем, так, мурлыкал себе под нос популярную песенку, дабы не давать собеседнику копаться у себя в голове.
— Справедливо, — наконец, произнес голос. — Я принял решение. Срок твоей активной службы — двадцать лет. Четыре оболочки. И даже, если не удастся решить главный вопрос, ты получишь обещанное. Но в этом случае, ты получишь жизнь на планете третьего класса. Ниже только четвертый, они чем-то похожи на твою родину, заштатные мирки. Третий — это все равно несоизмеримый уровень,
— Двадцать лет службы, потом новая жизнь в богатстве, власти и почете?
— Если результат нас устроит, — поправил Саакс. — Если твои данные и вправду будут важны.
— А если… — начал Павел, но не успел досказать мысль.
— Мне незачем тебя обманывать. Да, решать, что важно, а что нет, буду я, но все мной обещанное мне не будет стоить ничего, достаточно подумать, и ты это получишь. Так что, да, чем больше ты принесешь в проект, тем лучше будут обещанные мной условия. Ведь ты был солдатом-наемником, воевал за деньги, теперь будешь жить и трудиться ради мечты. Но мы что-то затянули этот разговор, я уже знаю, что ты согласен. Тебе осталось оформить это в четкую мысль, что и станет подписью под нашим соглашением.
— Я согласен, — мысленно произнес Павел Александрович Головин, боец группы Вагнера, получивший второй шанс, и он не собирался его упускать, в любом случае, это все же лучше, чем сидеть в стакане и ждать, а вдруг повезет. А так двадцать лет, и все, он свободен.
— Прощай, Павел, — раздался голос в золотом свете. — Скоро тебя доставят на станцию возле планеты, которую мы назвали Эксиола, что значит на нашем языке, самом древнем во вселенной, «Сокрытая». Там ты получишь оболочку. У тебя будет некоторое время, чтобы освоиться с ней, ее возможностями и функциями под присмотром наших специалистов. После краткого курса тебя переправят на планету, дальше сам. Что потребуется делать и как, тебе расскажут специалисты.
— Саакс, один вопрос, хотя ты уже наверняка знаешь, какой.
— Конечно, — согласился голос. — Твой мир даже не знает, что существует ментальная блокада. Я, можно сказать, правитель одной из ветви народа Изначальных. Если говорить терминами, к которым ты привык, я министр науки. Мне примерно около миллиона лет, фактически бессмертный, я просто меняю тело, родовая память возвращается, и я продолжаю труд своей жизни, пока верховный правитель нашего народа не сочтет, что я недостоин занимать эту должность. А теперь тебе пора.
— Ну, бывай, Саккс, — подумал Головин. — Надеюсь, ты меня не обманул.
— Я не могу и не хочу тебя обманывать, — с укоризной произнес собеседник, голос его стал тише, словно он отошел подальше. — Как я уже сказал, знания бесценны, а то, что я тебе предложил, для меня ничего не значит. Прощай, человек с окраины вселенной.
Павел остался в одиночестве. Золотой свет вокруг, ни тепло, ни холодно, скука смертная. И так вечность… Нет, уж лучше и вправду всю жизнь на Саакса пахать, умирать, брать новое тело и снова спускаться на… Как он ее там назвал? Эксиола? А что, красиво звучит. Интересно, как на его языке звучит Земля? Наверное, тоже красиво, ведь не может Земля звучать плохо? Хотя, если честно, название для планеты так себе. Интересно, а как они людей называют? Наверняка даже названия нет, какой-нибудь длинный номер.
Сложно оценить время, находясь посреди ничего, хорошо хоть можно отключаться от мыслей и впадать в какой-то транс,
— Объект, называющий себя Павлом, вы слышите меня?
— С кем имею честь? — мысленно поинтересовался Головин.
— Я начальник станции слежения, находящейся над планетой Эксиола. Можете звать меня Тираем.
— Хорошо. Значит, я прибыл? Когда начнем, а то мне тут жутко скучно.
— Прибыли, — заверил его собеседник. — И надо сказать, мы не ожидали, что Саакс пришлет вас на самом быстром курьерском корабле.
— Для меня это было не слишком быстро. Могли бы хоть какой-нибудь телевизор поставить.
— Сожалею, но это невозможно. То, что вы бы могли увидеть, повлияло бы на ваше восприятие мира, а сейчас это совершенно не нужно, это только усложнило бы вашу задачу. Чем меньше у вас будет новой информации, тем лучше. Тот мир отдаленно похож на ваш, и вам будет проще там освоиться без новой информации. Ведь от этого будет зависеть ваш успех. А насчет вашего вопроса, оболочка уже находится в капсуле, и очень скоро… Поскольку вам невозможно отследить время, примерно, досчитайте до трехсот вот с такими интервалами. Раз… Два… Три…
— Понятно, чуть больше секунды. Хорошо, начинаю отсчет, — согласился Головин, — и вправду недолго. Раз… — мысленно произнес наемник. Потянулись секунды ожидания, — Триста восемнадцать…
Павел уже хотел послать мысль, что пора бы уже, как в этот момент почувствовал, как его тянет куда-то то ли вверх, то ли вниз.
А затем свет резко исчез, и одна пустота сменилась другой. Не успел он подумать, что что-то пошло не так, как из ниоткуда возникла светящаяся нить, не толще волоса, затем еще одна, и еще. Вскоре их стало столько, что он не мог сосчитать, да и сомнительно, что он представлял подобные цифры. Затем они резко рванулись к тому, что он ощущал собой. Хотя, что значит собой? У него же ничего не было — ни тела, ни зрения, только сущность, которая так понадобилась Изначальным. Нити, одна за другой, к чему-то присасывались, сходясь в определенной точке. Некоторые начинали светиться ярче, другие, наоборот, тускнели и исчезали, их место занимали новые.
— Начинаем сопряжение, — раздался голос, и на этот раз он был не повсюду, а пришел издалека, с одной стороны, допустим, это будет гипотетически справа, так что Павел услышал правым ухом чьи-то слова, и это дарило надежду.
— Какая примитивная, простейшая сущность, — брезгливо произнесла женщина, и это пришло с другой стороны, гипотетически слева.
— Пошла ты на хер, тоже мне, пуп галактики, — мысленно послал ее Головин.
— Гилая, а он нас, похоже, уже слышит, — заявил Тирай, — во всяком случае, когда ты ляпнула про него гадость, его мысленный спектр стал коричневым. И тебя явно куда-то послали, — при этом мужчина весело хохотнул.
Женщина это никак не прокомментировала. Какое-то время они работали молча. Павел попытался пошевелиться, но даже пальцем двинуть не смог, зато, наконец-то, появилось обоняние, причем то, что он ощутил, заставило его слегка напрячься, раньше он не мог уловить такой спектр запахов, а теперь он ощущал целых шесть. Пахло какими-то цветами, очень приятный, ненавязчивый запах, еще немного потом, и снова не отталкивающий запах. А вот и что-то кислое, резкое. Остальные были едва уловимые — железо, какая-то резина, причем совсем близко.