Почти цивилизованный Восток
Шрифт:
– Старье.
Может, и не слишком новые, но… но это мои вещи! Какое право имеет эта женщина ими распоряжаться?
Спокойно, Милли.
Дышим глубже. И сдерживаемся. Не хватало еще сжечь тут все на нервах… но вот ведь… слов не хватает! Цензурных.
– Госпожа сказала, что это не годится даже для того, чтобы бедным отдать, - Мэри решительно подошла ко мне. – Госпожа передала вам пару платьев своей дочери. Леди Августа всегда отличалась отменным вкусом, правда, вы для них… крупноваты, но хороший корсет способен
– На хрен, - сказала я.
– Что? – Мэри моргнула.
– На хрен, - повторила я. Мало ли, вдруг да глуховата девица, не расслышала. – И корсет в том числе.
– Но…
– Завтрак где будет? – я вдруг успокоилась. А и вправду вещи старые, хотя, конечно… - Нет, погоди, куда выкинули?
– Но…
– Куда? – я постаралась говорить ласково, а еще снова поймала взгляд. – Знаешь?
– Д-да, - девица вдруг побледнела, точнее приобрела тот серый выразительный оттенок, что свидетельствует о сильнейшем душевном потрясении.
– Чудесно. Тогда иди и принеси.
Старые или нет, но это мои вещи. И если кто их может выкинуть, то только я… а стало быть.
– Но… г-госпожа…
– Тогда отведи меня, - разрешила я, чувствуя, как кипит внутри сила. И главное, она просто есть, не рвется наружу диким пламенем. – Это ты можешь?
Могла.
Мы шли. Поникшая, вздрагивающая от любого шороха девица, и я. Я не вздрагивала, но крутила головой, пытаясь понять, насколько мне здесь нравится.
То есть… понять я уже поняла. Ни насколько.
Но сам дом неплох.
Большой. Теплый.
Живой.
И ничего не разваливается, не скрипит, не вздыхает. Обои ярко-зеленые, небось, по последней моде, да еще и в золотую полосочку. Сияют позолотой тяжелые рамы. Поблескивает влажно паркет, натертый до того, что еще немного и отражение увидишь.
Статуи стоят в нишах.
Или вон вазы с цветами.
Мэри свернула куда-то вбок, ну а я за ней, чтобы оказаться на узкой темной лесенке, явно предназначенной для слуг. И еще ниже. Запахло свежим хлебом, мясом и еще чем-то, непонятным, но определенно вкусным. Мой рот наполнился слюной, я даже повернулась туда, откуда доносились запахи, но Мэри опять свернула и остановилась перед дверью.
– Там, - дрогнувшим голосом сказала она. – Все… там.
И правда, там.
Моя дорожная сумка, прошедшая пустыню и пропахшая ею. Потертая, исцарапанная, но такая родная, что обнять захотелось. Её я вытащила первой.
А вот платье… может, не самое роскошное, но его шила матушка.
Вчера я… да, перенервничала, что уж тут. Слишком все… не такое. И понимаю, как чувствовал себя Чарли на западе. Хреново. Вот прям как я на Востоке.
Я вытянула сумку и прижала к себе.
– Что стоишь? Собирай. Назад понесем.
– Но…
– Собирай, - рявкнула я и почему-то Мэри присела, а потом с небывалой поспешностью принялась запихивать выпавшие вещи в сумку. Другую. Ту, что матушка собирала.
А ведь она говорила что-то такое… про моду.
Гардероб.
Плевать. Хотя…
Я прищурилась. Кажется, я совершенно точно знаю, что надеть к завтраку. Где там мои родные брюки?
Голова болела. Вот… адски болела. Как только может болеть голова после бессонной ночи и выпитого. Пил, правда, Чарльз аккуратно, немного, да и амулет… значит, было еще что-то.
Он застонал.
И взялся за голову руками. Мысли были… дерьмовыми. Нельзя было соглашаться.
В конце концов… есть полиция.
Ни хрена она, эта полиция, не сделает, а то и вправду… если верить Эдди. Эдди надо верить, но… как-то оно неожиданно вышло.
Его перехватили у дворца.
Слуга. Короткая записка. Поездка. Разговор. Такой вот разговор, из которого выходило, что он, Чарльз, просто-напросто не может не помочь. Другу.
Да.
И Эдди. Эдди вот точно знал, что ничего хорошего из нынешней затеи не выйдет, но качал и глядел с укоризной. Мол, твою сестру нашли, так чего уж тут?
Вот и…
Записка, отправленная Милисенте.
Клуб, в котором Чарльз показывался редко, но числился, ибо человеку его положения никак невозможно было не состоять в клубе. Хоть в каком-нибудь. А этот… старый, достойный, с репутацией.
Дерьмо.
Он повернул голову, убеждаясь, что за окном светло. Выходит, вчера все-таки перебрал… виски? Нет, Чарльз точно помнил, что пил он мало. Привычка. Сила… сила колыхнулась внутри тяжелым мутным болотом.
Не в выпивке дело.
А…
Мага не стали бы спаивать. Основа основ. Но… Милисента… проклятье! Она ведь ждет. Ждала. Наверняка ждала, несмотря на записку. Не дождалась и… что подумала?
Хрень.
Все хрень… Чарльз со стоном перевернулся на живот. Благо, рядом с кроватью поставили серебряный таз, в который Чарльза и вывернуло. Судя по тому, что большей частью желудочным соком, он не просто пил мало, он почти ничего и не ел.
Он дотянулся до колокольчика.
И слуга возник тотчас.
– С пробуждением, господин, - сказали Чарльзу вежливым равнодушным тоном. – Ванна? Завтрак?
– И одежда, - на собственной виднелись преподозрительные пятна. – Что вчера было?
– Вы изволили рассказать о своих приключениях. Члены клуба решили, что это стоит отпраздновать.
Подробности? Это не у обслуги узнавать надо. Здешняя отличается похвальной молчаливостью и полным отсутствием любопытства.
– П-понятно, - Чарльз с трудом, но поднялся. До ванной комнаты он доковылял.
Все-таки чем он вчера… память похожа на лоскуты. Вот он поднимается по лестнице, и молчаливый швейцар, поклонившись, открывает тяжелую дверь.