Почти дневник
Шрифт:
Розанов стал показывать, как надо делать маты. Взял несколько пучков камыша. Бригадир обидчиво сказал:
– Если вы, товарищ Розанов, военный и городской человек, показываете нам, то это нам просто совестно: неужели мы, сельские жители, этого не сможем сделать? Обязательно сделаем, за это не беспокойтесь, товарищ начальник.
Затем поехали и остановились возле бригады женщин, выбирающих желтые кусты перекати-поля и малиновый мышиный горошек из ржи.
Они подошли к нам.
– Кто у вас лайковой?
– А вот лайковой, цей хлопчик.
Хлопчику лет четырнадцать. Он босой, солидно надутый и вместе с тем застенчивый. Большой картуз. Грудь так выпячена и широка, что впереди рубаха короче, чем сзади. Он украшен цветами. На груди букет малинового мышиного горошка и розового клевера: из-под фуражки на коричневое ухо падает веточка мышиного горошка. Зовут Николка.
Пока по его адресу острили, он стоял спокойно, насупившись! он не сердился; он даже не проявлял любопытства; он спокойно стоял среди колхозниц, этот единственный мужчина и начальник, украшенный цветами, как невеста.
Женщины разговорились. Конечно, жаловались.
Розанов сказал:
– А ну-ка, чем зря языками трепать, скажите лучше, готовы ли у вас перевясла? [1]
– Ни. И на что они нам?
– Кто это на что? А снопы вязать?
– Снопы мы зараз, тут на месте, будем вязать.
– А ну-ка, вот ты, бойкая девка, – ты, ты, не прячься, чего прячешься? – покажи, как ты будешь вязать, а я посмотрю. Ну-ка!
Бойкая девка споро вышла из рядов, остановилась, деловито и сильно нарвала большой пучок трав и колосьев, ловко разделила его на две части и стала быстро скручивать в жгут.
1
По-русски – свясла.
– Погоди! Постой! Ну вот и неверно. Да ты не торопись. Ты сначала оббей как следует, все честь честью.
Бойкая девка бросила начатый жгут, снова нарвала большой пучок, тщательно оббила его от земли, нахмурилась, разделила пополам и стала скручивать колос к колосу.
– Ну вот и опять неверно. А ну-ка, вот ты покажи, как надо, – обратился Розанов к другой девушке.
Она вышла, нарвала, оббила и стала связывать.
– Стой. Неверно.
Женщины рассердились.
– Так ты сам покажи. Может, ты лучше знаешь. А у нас так вяжут.
– Погодите. А ну-ка, ты покажи, – сказал Розанов, подзывая третью девушку.
Третья девушка вышла и стала вязать.
– Неверно. Совершенно неверно. Постой. Смотри.
Розанов стал показывать:
– Вот ты первый раз завернула – и стоп. Теперь смотри. Теперь надо колоски всунуть внутрь, чтобы они не торчали. Вот так, – Розанов ловко заправил торчащие колоски внутрь и закрутил жгут. – Вот видите, у нас как делают. Теперь ничего не торчит, гладко, и не разорвешь. Понятно?
Голова колхоза сказал женщинам:
– Верно. Смотрите.
Он ловко повторил работу Розанова, заправив колосья внутрь.
– Вот вам и жгут. Я старик, а десять снопов сделаю, пока вы, молодые, сделаете пять. Учитесь. – И, обратившись к нам, сказал: – Конечно, они еще молодые, серые, им учиться треба.
– Эх ты, – сказал Розанов первой девушке, – такая красивая, толстая, а вязать не умеешь! Тебя никто замуж не возьмет.
– А и не надо, – сказала бойкая девушка. – Я думала, вы меня чем-нибудь другим напугаете. А замуж никто не возьмет – это мне все равно. И так мужчин мало. Я и без чоловика обойдусь. Я думала, может, вы мне кушать не дадите, тогда другое дело.
– Как же я тебе кушать не дам, чудачка, если ты трудодни имеешь?
Женщины стали смеяться.
Потом мы смотрели силосную яму. Большая и глубокая, прямоугольная, как могила, яма. Осыпалась. Заросла по краям бурьяном. Розанов устроил нагоняй за недостаток внимания к силосованию.
Возле складов станции запахло йодоформом. Это привезли и выгружают два вагона суперфосфата. Через переезд ехали один за другим два трактора «Интернационал» с плугами нашей МТС.
Мы стояли с Зоей Васильевной под жестяным навесом Дверей, ведущих на нашу лестницу. Накрапывал маленький дождик. Слева светила луна в три четверти, справа Небо было свинцово и блистали молнии. Горизонт был обложен дождевыми тучами и светился темно-красной угрюмой каемкой зари, прерываемой в некоторых местах полосами дождя.
Возле дома, в палисаднике, огороженном деревянным заборчиком, цвела клумба ночной фиалки – маттиолы. Дождь усиливал и без того сильный ее запах.
Зоя Васильевна – жена Розанова – рассказывала мне:
– Я сюда приехала к мужу в апреле. Уже был вечер. Меня никто не встретил на вокзале. Женщина помогла мне донести вещи со станции сюда. Из окон выглядывали на меня любопытные.
Пошел снег.
Я спросила, здесь ли Розанов, – может быть, его вообще здесь нет и я не туда приехала. Сказали – здесь, помогли внести вещи и привели меня прямо к нему в кабинет,
Я попала как раз на бурное заседание. Он едва со мной поздоровался.
Тут я увидела всех.
Они ужасно спорили насчет какого-то теленка.
Тогда здесь, вы знаете, этого палисадника не было, этих деревцов не было, качелей тоже.
Это я потом, в день Первого мая, убедила сделать палисадник, организовала женщин, жен служащих. Мы ходили в сельсовет, доставали кусты и деревца. Вон там куст – видите? – нам сказали, что это жасмин, оказалось, совсем не жасмин. Но это не важно. А теперь цветет ночная фиалка. Вы чувствуете запах?
Какие здесь были гнетущие дни, если б вы знали! Весна. Дожди. Выехать трактором на поле невозможно: здесь ужасно скользкая почва, колеса скользят, крутятся, на месте буксуют. А каждый день, каждая минута дороги.
Был в колхозных яслях. Это обыкновенная хата из хороших. В одной комнате дети в возрасте от двух с половиной до пяти лет сидели за столиками и дожидались обеда, пели: «На полянке сели…» В другой смешно и трогательно по стенам очень низко развешаны вешалки, и на них висит детская роба – кофты, курточки, зипунишки.