Почти рукописная жизнь
Шрифт:
Если закрыть глаза, может показаться, что стоишь рядом со свинофермой. Вот только вонь другая, благородная какая-то, что ли.
В лёжке моржи беспрестанно выясняют друг с другом отношения или какие-то отношения пытаются завести. Как они не увечат друг друга своими мощными клыками – неясно… На самом деле они наносят друг другу увечья этими клыками в том случае, если их спугнуть и создать в их толпе панику. Поэтому мы старались не тревожить этих во всех смыслах диковинных животных. А вот белые медведи, как нам рассказали, именно таким способом и добиваются иногда успехов в охоте на моржей. Хотя крупные моржи намного больше самых больших
Моржи прекрасны! Огромные, весом многие около тонны, а то и больше… А как они плавают!
Арктика показала нам ещё одних своих обитателей. Думаю, что у моржей жизнь совсем непростая, не намного проще, чем у крачки или кайры, о которых я рассказывал. Но, когда они лежат на пляже, хрюкают или плавают и ныряют в чистейших зеленоватых водах вдоль пляжа, их жизнь кажется вальяжной, безмятежной и очень комфортной.
Моржи показались мне настоящими сибаритами. Очевидно, что они умеют шикарно провести время. Вот только часто ли здесь бывает такая солнечная и приятная погода? Не знаю.
От моржей мы направились наконец к мысу Желания и подошли к нему в то время, когда погода активно портилась. Задул сильный низовой ветер, который поднимал неприятную для высаживающихся на надувных моторных лодках высокую рябь и даже срывал холодную пену с невысоких, но очень частых волн. Высадка прошла довольно быстро и гладко: ветер дул нам в спину и подгонял.
На берегу нас ждали уже привычные глазу в нашей родной Арктике руины и следы давней человеческой деятельности. На мысе Желания научная станция работает давно, поэтому и руин, а также нагромождения брошенного железа и прочего намного больше, чем в Русской Гавани.
И конечно, везде бочки, бочки, бочки. Но на мысе Желания работают люди. В стороне от брошенных построек и вышедшего из употребления научного оборудования и всевозможной техники стоит небольшой новый домик, вокруг которого всё более-менее чисто, прибрано и имеет жилой, упорядоченный вид.
Когда мы подходили к берегу, нам навстречу выехали два диковинных самодвижущихся колёсных аппарата. Ни на какой известный мне автомобиль они не похожи. Один совсем маленький, но очень шустрый, восьмиколёсный, другой – большой и с шестью огромными колёсами. Они ехали к месту нашей высадки между руин, нагромождений искорёженного металла, и казалось, что мы попали внутрь фантастического фильма про мир после глобальной катастрофы или что мы участвуем в какой-то антиутопии. На кабине большого самодвижущегося аппарата было написано «Петрович». Оказывается, это наша отечественная разработка специально для северных широт и для перемещения по тундре.
Какие-то наши кулибины делают таких вот «петровичей» с итальянскими двигателями и многими другими зарубежными деталями. Но нам сказали, что «Петрович» намного лучше канадских и американских аналогов.
На мысе Желания мы пробыли недолго. Учёные поехали на «Петровиче» к какому-то озеру, чтобы взять пробы. Я тоже хотел ехать, но почему-то понял, что мыс Желания и его самую конечную точку мне посетить важнее и интереснее. Точнее, понял, что мне просто необходимо её посетить. А если этого не случится, я всю жизнь потом буду жалеть. Мне говорили, что вполне можно успеть съездить к озеру, а потом вернуться к мысу… Но я пошёл на мыс.
Там есть военные укрепления. Старые. Выкопанные в грунте маленькие блиндажи и что-то вроде
Метеорологи не только выжили, но и смогли сделать так, чтобы работа не прервалась, что совершенно необходимо для метеостанции. Наблюдения за погодой должны идти непрерывно, и если они будут прерваны, весь смысл и содержание многолетнего труда будут уничтожены, а ценность данных за многие-многие годы обесценена.
Метеорологи мне объясняли, почему это так, но я всё равно не совсем понял. А они, наверное, сочли меня туповатым, раз я не понимаю таких очевидных вещей.
Короче, на мысе Желания остались эти военные следы и могилы тех, кто погиб в августе 1942-го.
Мыс Желания прекрасен тем, что это самый настоящий мыс: длинный, острый и скалистый. И у него есть такая точка, на которой стоишь и понимаешь, что это самая-самая северная точка Новой Земли… Не вот тот краешек пляжа, не какая-то отмель…
На мысе Желания можно стоять, раскинув руки, и одна зависает над Баренцевым морем, а другая – над Карским… Впереди же видна гряда небольших скал, которая штрих-пунктиром как бы прочерчивает границу между этими двумя морями.
Постоял я на мысе Желания совсем коротко. Стал вспоминать какое-нибудь самое заветное желание, чтобы его загадать, но сосредоточиться не мог, так как ветер задувал настолько сильно, что я попросту боялся упасть с этого мыса в одно из морей.
А потом ветер принёс с нашего корабля громкий и протяжный гудок. Гудок грустный, хрипловатый, чуть-чуть срывающийся. Таков голос нашего «Профессора Молчанова». У всех кораблей неповторимые гудки. У нашего гудок с хриплой трещинкой и какой-то грустный-грустный. Как голос немножко простуженного старого слона.
Длинный гудок с корабля означает приказ всем немедленно возвращаться на борт. «Молчанов» все трубил и трубил. Никакого сомнения не было в том, что нужно спешить. Высадку прервали, очевидно, по причине резко ухудшающейся погоды, и мы поспешили к берегу.
Возвращение на корабль было вполне экстремальным. Ветер бушевал сильный, бритвенно холодный, он забрасывал в лодки верхушки волн. Когда мы подошли к борту, наша лодка довольно основательно нахлебалась воды, и мои сапоги – тоже. Это было внятным напоминанием о том, где мы находимся. Вспомнились вальяжные, греющиеся на солнышке моржи, и пришло понимание, что и у них тут жизнь совсем не простая.
На борт все возвращались притихшие, немножко оглушённые… Одна наша лодка, благо прямо у самого берега и только с одним человеком, по пути перевернулась. Всё обошлось, но те, кто это видел, попритихли, и ужин проходил без особых разговоров.