Почтовый круг
Шрифт:
— Степан, а Степан! Ты это чего, потерпи. Сейчас звонили, самолет уже вылетел.
«Кто бы это мог говорить?» — мучительно напряг память Оводнев. В голове вновь зашумело. Сердце медленно, будто нехотя, набрало свой привычный ритм. Он осторожно приоткрыл глаза и увидел себя закрытым суконным одеялом, поверх которого лежал овчинный полушубок. Рядом с кроватью, на табуретке, поблескивая щелочками глаз, сидел сосед Тимофей Лунев. «Ну, конечно, это сон, сейчас все пройдет», — попытался схитрить Оводнев, но тут же другой, трезвый голос все расставил по своим местам.
Лунев заметил, что больной очнулся, и поднес ему кружку к губам. Вода ожгла горло. Оводневу стало холодно, захотелось подтянуть ноги, но ничего не получилось.
— Тимофей, сними полушубок, — тихо попросил он. — Ногам что-то тяжело, пошевелить не могу.
— Лежи, паря, лежи, заболел ты. Сейчас самолет прилетит, в больницу отвезем. Я тебе и вещи собрал.
Лунев поднял с пола вещмешок и показал его Степану.
«Значит, в больницу придется лететь», — вяло подумал Оводнев. От одной мысли, что все придется оставить, бросить на произвол судьбы, вздрогнул. Беспокойство переросло в страх.
— Тимофей, достань планшет, — попросил он. — Здесь, в ногах, под матрацем. Будь добр, положи его в рюкзак. Деньги у меня там, документы. Вдруг понадобятся.
Снаружи, из ничего, родился самолетный гул. Нарастая, он проник в комнату и набросился на Оводнева. Стиснув зубы, он закрыл глаза. Переворачиваясь и распадаясь, куда-то в бездну ползли стены, потолок, и Оводнев вновь потерял сознание.
Вечером, после полета, Илья Чупров в полутьме пассажирской кабины заметил выглядывающие из-под сиденья лямки вещмешка. Они были обшиты шкурками и чем-то напоминали собачьи лапы.
«Вот так всегда, — устало вздохнул Илья, — в спешке что-нибудь да оставят. Рюкзак этот, похоже, Оводнева Степана. Придется теперь идти в больницу».
О том, что с Оводневым произошла беда, Чупров узнал случайно. С утра он вылетел по северному почтовому маршруту, или, как еще здесь называют, — почтовому кругу. Уже возвращаясь домой, Илья получил задание — взять больного из Нойбы. Он и не думал, что этим больным окажется Оводнев.
Познакомились они с ним в Старой Елани, когда Илья летал еще вторым пилотом у Юшкова. Оводнев опоздал на рейс. «Чего ждать, когда аэропорт переполнен», — подумал Илья и посадил на свободное место женщину с ребенком. Он уже собрался закрыть дверь, как сидевшие в самолете пассажиры заволновались:
— Вон, вон! — тыкая в окно, закричали они. — Опоздавший идет.
Илья посмотрел в сторону аэровокзала. По тропинке к самолету, согнувшись и припадая на одну ногу, торопливо шел мужчина и, словно охапку дров, нес с дюжину бутылок пива. Верхняя бутылка лежала около горла, и мужчина придерживал ее подбородком. Илья преградил ему дорогу. Мужчина шагнул в сторону, пытаясь обойти неожиданно возникшее препятствие.
— Ваше место уже занято, — сказал Илья. — Не надо опаздывать.
— Как это занято? — Мужчина оторопело посмотрел на Илью и, видя, что тот не шутит, присел, высыпал бутылки прямо на землю, вытащил из кармана смятый билет, сунул Чупрову под нос: — А это что? Может, мне его выбросить?
— Все. Полетите на следующем!
Мужчина смерил его с головы до ног, сплюнул.
— Сразу видно — сопляк. Да у меня все летчики друзья. Не знаешь? Кто командир-то? — уже властным голосом спросил он.
— Какая разница. Не полетишь, и все, — отрезал Илья. — Ишь какой фон-барон нашелся.
Заслышав шум, из самолета выглянул Юшков.
— Юшков! Тебя-то мне и надо, — радостно закричал Оводнев. — Уйми своего помощника, не пускает в самолет.
— В чем дело, Илья? — строго спросил Юшков. — Почему не сажаешь?
— Я женщину посадил. А этот, — Илья косо посмотрел на Оводнева, — опоздал и права качает.
— Ладно, не шуми, — примирительно сказал Юшков. — Возьмем и его.
В авиации слово командира — закон, и Илья подчинился. Оводнев сложил бутылки под сиденья и пристроился между летчиками.
— Вот так-то лучше, — сверкнул он желтыми рысиными глазами. — А то «не полетишь»! Вишь, что удумал. Оводнев всегда улетит.
— Куда это ты, Степан Матвеич, столько пива везешь? — спросил Юшков, когда они уже набрали высоту.
— На самолет шел. Гляжу — продают. Я в очередь.
У нас, сам знаешь, воздух — хоть с чаем пей, а пива нет. Ты давай оставайся на ночевку — погуляем.
— Как-нибудь в следующий раз, — сказал Юшков.
— Что за работа, — поморщился Оводнев, — то нельзя, другое нельзя, а баб-то хоть можно любить?
— Можно, можно, — улыбнулся Юшков. — Инструкция нам это не запрещает. А ты что, все еще холостякуешь? Не надоело?
Лицо Оводнева разошлось в улыбке, он смущенно откашлялся:
— Не говори, паря. Одолели меня бабы. Тут одна а Шаманке пристает, в Чечуйске другая — инженер-экономист. Интересная, скажу я тебе, женщина. Все у нее культурно!
— Ты, я гляжу, мелко не плаваешь, — засмеялся Юшков.
Оводнев согнал с лица улыбку, цепко, будто прицеливаясь, глянул на Юшкова.
— Во, молодец, напомнил. Как насчет заказа, ты не забыл? А то нехорошо получается, не по-таежному. Я ведь на тебя шибко надеюсь. Если что надо, ты не стесняйся, говори, я для тебя в лепешку расшибусь, а сделаю.
— Сказал — привезу, значит, привезу, — нахмурился Юшков. — Нет сейчас лодочных моторов.
— На нет и суда нет, — вздохнул Оводнев и повел глазами в сторону Чупрова. Чудно, через голову, почесал себя за ухом.
— Я гляжу, помощник у тебя новый. Горячий, спасу нет.