Почтовый круг
Шрифт:
Он вздохнул, пожевал губами и продолжил:
— Горячий — это ничего. Я тоже когда-то таким был. Пока рога не пообломали.
В Нойбе Оводнев собрал бутылки, уже выходя из самолета, подмигнул Чупрову и пошел, горланя во весь голос:
— Я ехал в Якутию через Невер,
Тащился на оленях в дальний Север,
Где шахты, рудники,
Где горы высоки…
— Фартовый мужик, — поглядывая вслед Оводневу, сказал Юшков. — Каждый год на машину пушнины сдает, а летом плотничает.
— Нужны мне его шкурки, — буркнул Илья. — Тоже мне, барин нашелся.
И с тех нор будто кошка пробежала между ними. В упор друг друга не замечали.
Здание главного корпуса больницы пряталось среди сосен, выставив наружу серую шиферную крышу да бревенчатый угол, по острию которого свисала потемневшая от дождей водосточная труба. Чуть правее, на уровне окон, висело красное заходящее солнце, и Чупрову на миг показалось, что больница смотрят на остальной здоровый мир налитыми кровью глазами.
Тропинка, цепляясь за корневища, полезла на бугорок. За неплотным рядом сосновых стволов виднелись больничные постройки.
Под ногами хрустко мялись прихваченные холодом листья, все уже было готово к зиме, вдоль забора в тени белел первый сентябрьский снег, осеннему солнцу уже не хватало сил справиться с ним. Около крыльца в луже стоял крохотный, лет двух-трех, мальчишка и топал ногой. Из-под резиновых сапожек веером разлетались грязные брызги. Илья свернул с тропинки, подошел к мальчишке.
— Ты чего это забрался сюда? — спросил он.
Мальчишка обернулся и посмотрел на Чупрова светлыми глазами.
— Я колаблики пускал, а они утонули.
— О-о-о, да ты уже и разговариваешь? — удивленно протянул Илья. — А ну, выходи из воды! — строже сказал он. — Простынешь, положат тебя в больницу.
— Не-а, не положат, — спокойно ответил мальчишка. — У меня мама здесь лаботает.
— Вот как! Все равно выходи, а то мать сейчас позову.
Мальчишка тоскливо посмотрел на воду, на Чупрова, вылез на сухое место и, засунув руки в карманы курточки, затопал прочь.
По больничному коридору Илья шел медленно, на него напали непонятная робость и смущение. Видимо, оттого, что он боялся увидеть знакомых: подумают еще, что заболел. Попробуй объясни потом, что это не так.
Сзади заскрипела дверь, в коридор высунулась медсестра.
— Куда без халата? — конвойным голосом сказала она. — А ну быстро назад!
Илья будто налетел на стенку. Это была Воробьева, ее знали все летчики, живущие в Чечуйске. Раньше она работала в аэропорту на стартовом медпункте, проверяя летчиков перед вылетом в рейс.
— Сбавь обороты, — грубовато
— А, это ты, Чупров! — узнала его Воробьева. — Давненько тебя видно не было.
Она подошла к Чупрову — и вдруг, крупная издали, оказалась ему по плечо. Но смотрела так, будто не она ниже ростом, а он. Взяв рюкзак, Воробьева еще раз с ног до головы оглядела Чупрова.
— Посмотришь на вас, вроде все ангелы с крыльями, а на самом деле… — Медсестра махнула рукой и, не договорив, ушла.
Илья недоуменно посмотрел ей вслед: «Почему она разговаривает таким тоном, будто я в чем-то виноват?»
Скрипнула дверь, в коридор выглянул Ленька Зубков, круглолицый чубатый шофер из Шаманки. Придерживая здоровой рукой распахнувшуюся пижаму, заспешил к летчику.
— Командир, каким ветром к нам? — весело заговорил он. — Неужели заболел?
— Нет, пока здоров, — улыбнулся Илья. — Рюкзак принес. Оводнев в самолете оставил.
— Да, он вспоминал, беспокоился. Где рюкзак? Давай занесу. Его к нам в палату положили.
— Как бы не так, — выглянула из своей комнаты Воробьева. — Сам придет и возьмет, а пока у меня в кладовой полежит.
— Тамара Михайловна, побойся бога. Если бы Степан мог ходить! — воскликнул Зубков.
— Все равно нельзя. Что надо будет, попросит, язык есть.
Воробьева, гремя ключами, вышла в коридор.
Ленька незлобиво хмыкнул:
— Зверь баба, ее у нас тут все боятся.
Он повернулся к Чупрову и уже другим, виноватым голосом пробормотал:
— Послушай, командир, у меня к тебе просьба: ты бы зашел к моей жене в Шаманке, это рядом с аэропортом. Пусть она мне сменное белье пошлет да что-нибудь из продуктов. Надоела здешняя каша, чего-то своего хочется.
— Ладно, зайду, — пообещал Илья. Он знал: каждый день сюда не наездишься — билет до Чечуйска в один конец стоит шестнадцать рублей, а посылать посылку по почте гиблое дело: пока дойдет, все испортится.
— Ты постой, не уходи, — заторопился Зубков. — Я записку ей нацарапаю, а то она у меня заполошная…
Зубков написал записку, Илья аккуратно сложил ее, сунул в карман. Делать в больнице больше нечего, попрощался с Зубковым и направился к выходу.
Было уже поздно. Темнота до краев заполнила больничный двор, с одной стороны ее держал забор, с другой она вплотную подступила к самому крыльцу. Сосны как будто стали выше, но в бледной разжиженной темноте не было для них опоры, не за что было зацепиться. Пахло холодом, первым снегом, эти первые зимние запахи оказались сильнее больничных, которые Илья вынес с собой.