Под белой мантией
Шрифт:
В этом отношении меня подогревали и отклики на книгу «Сердце хирурга», которую в Сибири читали с чувством сопричастности заботам своего земляка. Пришло среди прочих и такое письмо!
«Дорогой Фёдор Григорьевич!
У нас сейчас холодно, морозы за тридцать. По вечерам садимся вокруг чугунной печки и читаем вашу книгу «Сердце хирурга», случайно занесённую кем-то в наш бригадный вагончик с Большой земли, как мы называем обжитой уютный мир, простирающийся к югу, востоку и западу от трассы БАМа.
Нас особенно волнуют эпизоды, в которых душа человеческая раскрывает всю свою красоту и являет примеры такого величия, перед которым ты сам кажешься себе ничтожным и жалким… И сравниваешь свою жизнь с вашей, и ведёшь с самим собой примерно такой разговор: «И он тоже — простой сибирский паренёк, а видишь, куда взлетел! А ты?.. Или ты слеплен из другого теста?..»
Но вот что хотелось бы вам сказать, дорогой вы наш Фёдор Григорьевич! Знаем мы твёрдо, убеждены — нелёгкой была ваша дорога в науке, непросто достались так нужные всему человечеству хирургические высоты… Не может того быть, чтобы долгий ваш путь был усыпан одними розами и вы шли по нему, встречая лишь участие и аплодисменты… Мы вот живём у чёрта на куличках — лесорубы, шофёры, трактористы-трелевщики, — делаем каждодневную черновую работу, но и тут сталкиваемся с разными недостатками. То напарник подвернётся хитрец и ловчила, то мастер бросит в лицо обидную грубость, то канитель бюрократическую возле пустяка разведут — тошно иной раз становится. А у вас? Всё, конечно, было и у вас! Но то ли из деликатности, то ли по какой другой причине о трудностях своей жизни вы умолчали. А нам, молодым, хотелось бы знать, кто помогал в вашем благородном труде, а кто и мешал. Какие препятствия возникали, какую они имеют природу, как вам удалось всё преодолеть, всё превозмочь…
От имени бригады прошу — расскажите нам ещё и об этом.
Вадим Косолапов, бульдозерист».
Это письмо, как и многие другие, пожалуй, окончательно укрепило меня в мысли написать новую книгу, ещё раз взглянуть на прожитую жизнь.
Препятствия? Помехи? Были, конечно. Как не быть. Много воды утекло. Ещё старое время захватил, революцию, три большие войны прошумели над головой. Познал и потери, и горе. Вместе со страной, со своим народом… Но это сложности объективного характера, естественные, так сказать, историческая неизбежность. А есть и другие. К сожалению, надо признать, что приходилось тратить силы на борьбу не только с классовыми врагами или с захватчиками, пришедшими из-за кордона. Не меньшим злом всегда представлялись мне опасные пережитки прошлого в сознании людей — приспособленчество, ханжество, угодничание перед вышестоящими, карьеризм в ущерб делу, стяжательство. Пережитки эти живучи, цепляются за нас, как ржавая колючая проволока, мешают работать с полной отдачей. Не помню, когда бы я не сражался против должностных лиц, призванных помогать, но подменяющих реальную помощь голым администрированием; против коллег, заражённых консерватизмом, а то и бациллой равнодушия, охраняющих собственный покой и благополучие ценой интересов вверенных им больных; против учеников, изменяющих принципам, которые я и старался им привить…
Если бы положить на чаши весов энергию, затраченную на преодоление глупых, ненужных, «рукотворных» препятствий, и ту энергию, что понадобилась для постижения тайн науки, хирургического мастерства и для прочих благих целей, то первая, пожалуй, перевесила бы, во всяком случае, оказалась бы не меньше второй.
Поступать иначе я не могу, как ни велики «непроизводительные расходы» и ума, и чувств. Сегодняшняя действительность властно требует, чтобы каждый ощущал себя гражданином в самом высоком и одновременно практическом значении данного понятия. Трудовая дисциплина — не просто формальная мера, она воспитывает совестливость, ответственность, собранность, самоорганизованность, а производственные успехи прежде всего знаменуют собой победы моральные. Прямым образом это относится к человеку под белой мантией, по «долгу службы» обязанному пропускать чужую беду и чужую боль через свои кровь и сердце. Тогда только он станет по-настоящему отзывчивым ко всему, что происходит вокруг.
Снова и снова размышлял я о том, что довелось пережить, что стало предметом разговоров и обсуждений с моими друзьями, единомышленниками, чему научил меня пример тех, кто был достоин только уважения и симпатии.
Все мы, при разных способностях и склонностях, заняты созидательным трудом. И цель у нас ясная. Но кто может сказать про себя, что он, создавая нечто принципиально новое или поднимая чрезвычайно важные вопросы, видел лишь доброжелательные улыбки и всяческую поддержку? Такого пока что нет. Легче сконструировать самую совершенную технику, нежели перестроить психологию людей, добиться, чтобы каждый понимал всю меру своей ответственности, отрешившись от эгоистических побуждений. А разве так уж редко бывает, что личные соображения берут верх над объективными интересами?..
Конфликты нового со старым неизбежны. Как в сфере человеческих взаимоотношений, так и в любой сфере человеческой деятельности. Прогресс сопровождается борьбой. Идёт борьба за нового человека, за развитие культуры, за повышение производительности труда, выполнение планов, идёт борьба мнений в науке. Это естественно.
Все хотят прогресса. Однако одни творят его своими руками, а другие предпочитают пользоваться его плодами. И разница в позициях определяет выбор арсенала средств обеих сторон.
Советская наука набирает темпы, которых не знала отечественная и мировая история. Мы гордимся тем, что обеспечили условия, позволяющие вступать на её поприще тысячам и тысячам молодых исследователей. Но не секрет, что в этом массовом притоке свежих сил попадаются индивидуумы, лишённые подлинного призвания. Под сенью того или иного института, лаборатории, клиники и т. п. они не прочь устроить себе престижную безбедную жизнь. Такие не горят в науке и отсутствие прямого таланта стараются компенсировать талантом выстраивать карьеру. Это далеко не безобидная для окружающих тактика, и уж, конечно, в первую очередь страдает дело. Борьба мнений в данном случае нередко подменяется борьбой амбиций.
Не так просто решать вопрос и о назначении руководителя научным учреждением, ибо не всегда можно верно предугадать творческий потенциал кандидатов на этот пост. Как правило, учёный, одержимый изысканиями, меньше всего думает о выпячивании собственного «я», держится скромно, неохотно афиширует свои достижения. К тому же у многих нет ни желания, ни склонности к административной работе, и им требуется серьёзная помощь. С этого фланга они уязвимы, но их блестящие замыслы, точно соотнесённые с перспективой, — залог жизнеспособности коллектива, если они его возглавят. Наоборот, «дутый» учёный не может существовать без саморекламы, всякий мелкий успех спешит преподнести как открытие, совершенствуется в искусстве убеждать в этом всех — иными словами, ловко пускает пыль в глаза. Ошибка там и тут нежелательна. Хороший учёный, но слабый организатор, не окажи ему нужной помощи, со временем станет жертвой более предприимчивых коллег. Ограниченный человек, добившись власти, всё равно не оправдает высокого положения, и рано или поздно с ним поведут борьбу настоящие таланты.
Я намеренно беру крайние варианты. Разумеется, в руководителе предпочтительно гармоничное сочетание деловых и человеческих качеств.
Наконец, небезоговорочна практика бессменного руководства, даже если оно поначалу удалось. Одни учёные до последних дней сохраняют активную форму, живут напряжённой творческой жизнью. Другие рано перестают расти, растрачивают старый капитал, не замечая, что уже давно отстали. Здесь необходим строго индивидуальный подход, и решающее слово должна сказать авторитетная комиссия. Не восемь комиссий в год, как это иногда бывает, а одна в несколько лет, но такая, чтобы её выводы были непререкаемы по объективности и научному уровню.
Признает подобная высококомпетентная комиссия, допустим, что институт перестал выдавать надлежащую ему продукцию, топчется на месте, надо вносить предложение о новом директоре. Но без обид и без ущемления прав прежнего руководителя. Не оскорбить за то, что не сделано, а быть признательным за то, что уже сотворено.
У нас много инстанций, призванных разбирать конфликтные ситуации, способствовать тому, чтобы в борьбе мнений рождалась истина. Истина, а не склока. Борьба эта только тогда будет прогрессивной, когда не свернёт с прямого пути, — в защиту всего лучшего, направленного на добро, на пользу людям, и в осуждение всего корыстного, необъективного, злопыхательского и отсталого. Тут не может быть компромиссов и недопустимы «перекосы», которые, к сожалению, порой не подвергаются принципиальной критике. Умалчивать об этом — значит усугублять нездоровые тенденции.
Публичное осуждение такого рода явлений имеет большой воспитательный эффект. Ведь задача заключается в том, чтобы мы жили и работали в чистом моральном климате, поскольку именно моральные категории в конечном счёте определяют судьбу нашего завтра.
В середине зимы я приехал в Москву на сессию академии и остановился у Петра Трофимовича.
Пётр Трофимович знает едва ли не каждого сколько-нибудь интересного писателя. Знаком он и с Сергеем Александровичем Борзенко.
— Боюсь спрашивать у вас, — заговорил я за завтраком, — как с Борзенко? Как он себя чувствует?..