Под чужим именем
Шрифт:
Коричневая вода подмывала берега, и они с плеском и гулом рушились. Над зарослями болотистых тугаев гудели тучи комаров. Как миражи, вставали на берегах крепостные стены давно умерших городов.
Только через месяц опять поредевший караван двинулся дальше, в Бухару. Снова начались пески. Это были Кызылкумы. Стали попадаться кочующие со стадами казахи. Они проводили всю жизнь в седле. Вамбери, расспрашивая их, запоминал новые слова, удивлялся, как могут они вечно кочевать. Круглолицая казашка, смеясь, отвечала ему:
— Человек должен
Часто ехали и ночами, когда спадала жара. Звезды покачивались над головой Вамбери и подмигивали ему с высоты. Начинался самый трудный участок сыпучих песков. Он назывался «Адам кырнылган», что означает: «погиб человек». Прежде чем войти в эти страшные пески, устроили гадание на камнях и палках. Вамбери поймал себя на том, что следит за гаданием с не меньшим трепетом и любопытством, чем его спутники, хотя вовсе не был суеверен.
«Я стал настоящим дервишем», — подумал он и засмеялся.
Эти пески запомнились ему до конца жизни. С каждым днем таяли запасы воды. От зноя ломило голову. Вамбери с ужасом заметил, что язык его начал пухнуть во рту и чернеть. С юга летело огромное серое облако. Завидев его, верблюды с ревом стали ложиться на землю, вытягивая шеи и пряча головы в песок. Это был страшный теббад — песчаная буря. Она пронеслась над караваном, засыпав его слоем песка в два пальца. Каждая песчинка жгла, точно искра. Если бы теббад налетел несколькими часами раньше, все погибли бы от жажды. Но впереди уже вырисовывалась коричневая складка горного хребта Халат, а за ним начинались поля и сады Бухарского оазиса.
С трепетом входил Вамбери в городские ворота. Цель его путешествия достигнута. Но главные опасности были еще впереди.
На бухарских базарах шумела толпа. Здесь можно было встретить купцов из Индии и Китая. Вамбери смотрел во все глаза.
По углам главного базара высились купола. Каждый из них имел свое название, и место под ним было отведено для торговли определенным товаром. Под куполом Сарафон сидели в каменных нишах менялы. Под сводами Заргарона стучали молоточками и зазывали покупателей золотых дел мастера. А в центре базара толпилось так много людей, что нельзя было протолкнуться.
Здесь можно было встретить иранских купцов с нарядными голубыми чалмами на головах и индусов, украшавших свои лбы загадочными значками, выведенными алой краской. Европейские купцы носили особые шапки и подпоясывались веревкой, чтобы их случайно не спутали с правоверными, — так требовал коран.
Оглушая всех гортанными криками, пытались про биться сквозь толпу киргизы на своих диких лошаденках. Купцы бросали под ноги лошадей красивые ковры, чтобы они сбили с них лишний ворс и облагородили своими копытами…
Часами просиживал Вамбери в чайханах на берегу Лябихауза (Большой бассейн на одной из площадей Бухары) под тенистыми старыми вязами. Сюда надо было приходить со своим чаем. Его носили в особом мешочке на поясе. Маленькими глотками отпивая из пиалы терпкий зеленый чай, мнимый хаджа Решид прислушивался к пестрому говору. Он по языку и интонации отличал, кто откуда пришел, к какому народу или племени принадлежит.
Часто он слышал вокруг венгерские слова. Больше всего их почему-то встречалось в иранских наречиях. Как это объяснить? Ведь древняя родина венгров, как считал Вамбери, должна была находиться где-то здесь, в Средней Азии, а не южнее. Почему же в узбекском языке совсем нет венгерских слов, а в таджикском и иранском много?
Он размышлял об этом, бродя по узким улочкам Бухары. Они приводили его к мрачной крепости, где находился зимний дворец эмира. По обеим сторонам крепостных ворот были вырыты в земле казематы. Туда бросали тех, кто вызвал гнев эмира, чтобы они казнились вдвойне, наблюдая из-за решеток за пышными дворцовыми выездами.
Еще страшнее была участь тех, кто попадал с Сиахчах — черный колодец. Там их заживо съедали клещи, высасывая по капле кровь. В любой момент такая же судьба могла настигнуть и Вамбери.
Но он всегда был настороже, как взведенный курок, и ничем не выдавал себя. Он стал здесь своим человеком, самые тайные уголки бухарской жизни открылись перед ним. Его с поклонами встречали торговцы книгами, о которых еще не слышал никто в Европе. Он жадно листал драгоценные рукописи, покупал, прятал в складках халата.
Его вызвал правитель города Рахмет-бей. Зрительно вглядываясь в лицо Вамбери, он завел разговор о том, как стремятся френги пробраться в благородную Бухару и как строго за это наказывают. Вамбери гневно махнул рукой и сказал с отвращением:
— Я не хочу слышать про этих неверных. Из-за них я оставил Турцию. Теперь, слава аллаху, я в священной Бухаре…
Ему устроили новое испытание, пригласив отведать плов вместе с самыми дотошными ишанами — настоятелями мечетей. Вамбери сразу же затеял длинный религиозный спор об отличии фарса от суннета — заповедей, данных аллахом через своего пророка и просто исходящих от пророка, без божественного вдохновения. Споря, он наизусть выкрикивал целый страницы из корана.
Потом он посетил могилу святого Богаэддина и целый день кружился вокруг нее с другими дервишами в дикой, исступленной пляске. Вдруг один дервиш, сгорбленный, лохматый старик, цепко схватил его за плечо.
— Я чую неверного, — скрипнув зубами, закричал он. — Я чую его мерзкий запах! Скажи нам, хаджа, почему у тебя такое белое лицо?
Все замерли. Вамбери почувствовал, что бледнеет. Еще один миг, и он погиб…
— Отпусти! — вырываясь, сказал он. — Ты забыл поговорку: кто правоверного даже в шутку обзовет неверным, тот сам неверный? Ты уже стар и должен бы знать, что такая белизна, как моя, — это отблеск истинного света ислама. Она дается достойнейшим.
И, размахивая посохом, Вамбери снова начал плясать, выкрикивая как одержимый: