Под Екатеринодаром
Шрифт:
Под Екатеринодаром.
Штаб главнокомандующего Добровольческой армии генерала Корнилова. Ферма на берегу Кубани, с неё прекрасно просматриваются окраина Екатеринодара. В комнате генерала стоит стул у стены, перед ним стол с картой города, узкая кровать, на полу настелена солома, где сидят генералы Добровольческой армии. Все усталые после боёв за город, настроение подавленное, в успех никто не верит. Генерал Марков пригрелся в углу на соломе, его стала одолевать дрёма, он с ней боролся, но она его явно одолевала. По очереди встают генералы и докладывают о положении дел на своих участках фронта.
Корнилов
– Я не вижу другого выхода, господа, как атаковать город. Завтра на рассвете, по всему фронту.
Тон генерала не предусматривал возражений. Большинство были с ним не согласны, но пришлось уступить.
Генерал Алексеев предложил дать людям день отдыха, а решительный штурм Екатеринодара отложить на послезавтра. Старший по возрасту (ему шестьдесят) и по званию равный только Корнилову (оба генералы от инфантерии), Алексеев в Добровольческой армии заведовал гражданскими и финансовыми делами, был, так сказать, прообразом будущего правительства России. Его искренне уважали и слушались. Хотя несколькими днями ранее, отдавая приказ о взятии Екатеринодара, Корнилов ни кого не спрашивал и совещания не созывал, был твёрд и уверен в успехе. А сейчас, после ряда неудач, он вынужденно согласился с Алексеевым:
– Хорошо, будем брать Екатеринодар послезавтра. Отступать –
означает медленную смерть Добровольческой армии, её агонию. В конце концов, господа, лучше уж героическая смерть в бою с честью и славой, чем жизнь затравленного животного.
Совещание завершилось,генералы начали расходиться. Деникин остался.
– Лавр Георгиевич, почему вы так настаиваете на штурме Екатеринодара?
– Выхода другого нет, Антон Иванович. Наша цель ещё с Новочеркасска была взять Екатеринодар. Не взятие его, я считаю, это смерть Белого Движения. После этого только пулю в лоб пустить останется.
– Самоубийство – всегда слабость, - возразил Деникин, - вспомните Каледина. Эго самоубийство тогда произвело очень удручающее впечатление. Если вы так поступите, Лавр Георгиевич, кто выведет армию? Она вся погибнет.
На жёлтом монгольском лице Корнилова появилась подобие улыбки:
– Уверен, послезавтра Екатеринодар будет наш.
Генералы стояли у фермы, курили самокрутки из махорки. Солдатские самокрутки и русские генералы вещи, конечно, не совместимые, но, что делать? Папиросы они не видели уже пять месяцев, с ноября прошлого года.
– Зачем вы, Михаил Васильевич, - сказал Алексееву генерал Марков, - предложили Корнилову день отдыха? Если уж решились на самоубийство, то чего ждать? Завтра поутру все бы и пошли на смерть. Ожидание смерти – самая жестокая из пыток.
– Я искренне считаю, Сергей Леонидович, - ответил Алексеев, - что людям нужен отдых, нужно прийти в себя, подготовиться к последнему бою. И, к тому же, я старше вас всех и по званию и по возрасту, и смею вас уверить, на основании собственного опыта, что если Господь воспротивиться штурму, то штурма не будет.
– Ну, если только подготовиться к последнему штурму. И с чего бы ему не быть, штурму-то?
– Вот уж не знаю, голубчик, не знаю.
Из здания фермы вышел Деникин:
– Его высокопревосходительство приглашает генералов Казановича и Романовского к себе на курицу с хлебом.
– Иван Павлович, - обратился Деникин отдельно к Романовскому, - у главнокомандующего очень мрачное настроение, грозится себе пулю в лоб пустить. Вы приглядите за ним.
– Пустое, - отмахнулся Романовский, - Лавр Георгиевич, сильный человек, пулю в лоб он себе не пустит ни при каких обстоятельствах.
– Господа, мне показалось, что на лице Корнилова печать смерти – сказал генерал Богаевский.
– Это вы, Лермонтова, Михаила Юрьевича начитались, - возразил ему Марков.
– Перед атакой я у солдат, ни какой печати на лице не замечал. За несколько минут до смерти у тяжело раненных, да видно. А так нет.
Генералы Казанович и Романовский направились на ужин к Корнилову, остальные разошлись по своим полкам, а Алексеев в станицу Елизаветинскую, где его ждала жена.
Придя в свой полк – двести человек – Марков сказал спокойным голосом:
– Послезавтра, нет уже завтра, - посмотрев на карманные часы, поправил сам себя, - мы идём на штурм города. Екатеринодар мы не возьмём и все погибнем. Приготовьте и оденьте чистое бельё. Перед Господом, по русскому обычаю, предстают во всём чистом.
На ужине у Корнилова Казанович рассказывал о своём вчерашнем прорыве к центру Екатеринодара. Со смехом рассказывал, как они из города уходили, сообразив, что их никто не поддержит, смешавшись с красными, делились с ними махоркой и какие изумлённые были лица большевиков, когда увидели, что люди Казановича, назвавшиеся «Красным Кавказским отрядом», прихватив по дороге несколько повозок с боеприпасами,уходит к белым.Когда они сообразили и поняли в чём дело, было уже поздно. Потом Казанович и Корнилов вспоминали свою молодость в Туркестане.
В это время Минька Колосов снял с папахи белую полоску и прицепил красную. Он смело шёл по окраине города, встречным красным патрулям небрежно бросил:
– Веди к Автономову али к Сорокину.
– А ты кто таков? – задал законный вопрос старший патрульный.
– А ты веди, куда сказали, начальство разберётся.
Внешне Минька был плюгавенький тщедушный мужичок, но внутри дьявольски хитрый. Патрульные решили, что вред от него не большой, если что. Повели.
Сорокин, руководитель всеми красными войсками на Кубани, Миньке обрадовался: