Под грифом «секретно»

Сарнов Алексей

Слева на меня кинулся Самойлов с Коробовым, справа Шарипов с Зиминым, а спереди был Семёныч с Рымовым, также вокруг кольцо моих, уже наверно, бывших товарищей начало сжиматься. За счет стимулятора и усиленной выработки адреналина мой мозг уже был в фокусе, и я видел надвигающуюся на меня толпу как в замедленной съёмке, мне оставалось только ускориться самому, что я тут же и сделал, пробив со всей силы ногой в живот Самойлову — я прекрасно помнил, что при ускорении сильные удары можно наносить только по мягким областям тела. Вслед за улетевшим Самойловым, я, двигаясь по инерции, отправил в полёт и Коробова, ударив с полу-разворота левой ногой. Использовав отдачу этого удара, я резко переместился на правый фланг с ударом левым кулаком в шею Шарипову, черканув при этом костяшками пальцев по его подбородку, и разразился серией быстрых ударов по лицу Зимина. В это время мне пришлось резко от него отпрыгнуть, и долей секунды спустя на том месте мелькнуло лезвие ножа Семёныча. Вспомнив тут же и про свой нож, я быстро вспорол ему горло, отошёл пируэтом вправо от прыгнувшего на меня с растопыренными руками Помоева, полоснув его также по горлу и двумя ногами в прыжке оттолкнул медленно надвигающегося на меня Рымова, который был ещё далеко для атаки ножом. Получился всё равно удар, а не толчок, будто я спрыгнул со второго

этажа. Мгновенно поднявшись, я начал бить с максимальной скоростью по смыкающемуся вокруг меня кругу лиц. Выиграв тем самым немного времени, я решил, что пора делать ноги и ломанулся в ту сторону, куда улетел Рымов, попутно раздавая удары всем, кто оказывался ко мне слишком близко. Преодолев так метров пять, я оказался перед тесно стоящей толпой, несколько силуэтов сидели на корточках — видимо туда отлетел Рымов. Тогда я, не обращая уже внимание на тех, кто был по бокам, сделал длинный шаг и оттолкнулся от сидящего, а затем, наступив на чьё-то плечо, взмыл ещё выше и дальше, перелетая через это скопление людей. Приземлившись метрах в четырёх-пяти, я сделал кувырок и побежал из лагеря, оббегая и раскидывая случайных встречных. Уже подбегая к воротам, я начал уворачиваться от выстрелов часовых, и, подняв засов, наконец выбежал наружу. Вслед мне летели пули и мат, а я продолжал бежать, с каждой секундой увеличивая расстояние — я не сомневался, что за мной погонятся. Вскоре я выдохся окончательно и упал с кружащейся головой на покрытые мхом корни дерева, жадно вдыхая воздух. Затем, словно проведя несколько дней без воды, я присосался к фляге. Во всём теле чувствовалась чудовищная усталость, я был насквозь мокрым от пота и лежал не меняя положения минут, наверно, десять, после которых попробовал сориентироваться — мне требовалось напиться и наполнить флягу, а значит надо идти к озеру. Предположив, наконец, где я и в каком направлении мне нужно двигаться, я медленно побрёл, экономя силы и прислушиваясь к наличию погони. Идти долго в выбранном направлении я не смог — какой-то отряд отрезал меня от озера, а драться пока что не было сил, и я свернул… а потом так и продолжал кружить по тёмному лесу, уходя от преследователей. Я не мог понять, по какому принципу они за мной охотятся, так как порой куда бы я ни сворачивал — я всюду чувствовал опасность, будто они знали, что я далеко не ушёл и патрулировали некий квадрат, в котором я был, пару раз меня замечали в ночи и палили — Рымов, видимо, расчехлил свой схрон, и у нас на складе были тепловизоры, так что я предполагал, что он перенёс и себе несколько, по крайней мере я в свой схрон положил пять штук. Мне бы как раз сейчас и пригодилось «обнаружение жизни», думал я, так как «ощущение опасности» меня уже давно перестало покидать, постоянно сигнализируя — я лишь шёл в направлении наиболее слабых сигналов, которые отнюдь не были таковыми. Словно загнанный зверь я уходил от погони, а гнались за мной те, кого ещё несколько часов назад я считал своими боевыми товарищами. Никогда я не понимал охоту. Хочешь почувствовать себя мужчиной — так выйди с копьём против секача или медведя, или побегай с луком за кабаном, как охотились наши предки ради пропитания, а не сиди в безопасности на вышке, используя огнестрельное оружие против зубов и когтей каменного века, которые и так до тебя не достанут — это всё равно, что из рогатки стрелять по муравьям, собирая потом их маленькие трупики как трофеи. И уж тем более я не понимал охоты с собаками, где свора голодных псин преследует одинокого зверя, вытаскивая его из вырытого им же дома и раздирая на части, а хозяин в это время смотрит на страдания бедного животного, испытывая садистский экстаз от его страха, беспомощности, жалобного визга и предсмертной агонии — вот тут уж живодёрство на максималках, хуже чем толпой избивать одного, а уж что творится на притравочных станциях… и сейчас я был таким же загнанным зверем, проклиная этих чёртовых охотников за их жажду преследования и крови, проклинал и тех, кто меня оклеветал. Ведь неужели это из-за последнего рейда? Какой-то откровенный бред! Даже Зимин и Шарипов, нормальные честные ребята, с которыми у меня были хорошие взаимоотношения — и те меня оболгали. Это было странно, и я бы не поверил в это, если бы сам не был тому свидетелем… Мне вспомнилось, что они все в этот день шли в город… Время тянулось медленно, а рассвет, не смотря на это, приближался как обычно, и времени скрыться оставалось всё меньше и меньше… Неожиданно одновременно с новым ощущением, передо мной появилось системное уведомление: Получен новый навык — «обнаружение жизни». Теперь вы можете ощущать присутствие теплокровных вокруг вас. С развитием способности увеличивается и радиус обнаружения жизни. Практикуйтесь и развивайте свой навык.

У меня появился шанс! Отличить этим навыком животного от человека было невозможно, что было мне только на руку. Опробовав новый навык, я начал постепенно оставлять преследователей позади, пока мне наперерез вдруг не вышли два теплокровных. Оторваться от них я никак не мог — они, видимо, также меня «видели», поэтому я залез в кусты, на случай если у них был тепловизор и стал ждать. Вскоре они приблизились, и я начал хрюкать, подражая кабану и стуча пяткой ботинка по земле, надеясь при этом, что они не станут стрелять по видимому маркеру от «обнаружения жизни». К счастью стрелять они не стали, а даже, на удивление, сменили направление движения. Подождав, на всякий случай, ещё немного после того, как я перестал их «видеть», я, наконец, вылез из своего укрытия и побежал к озеру, постоянно сканируя окружающий мир. Голова уже раскалывалась, и я засыпал на ходу. Через какое-то время я засёк ещё одну группу из четырёх человек, которая меня преследовала, оторваться не получалось, и я повторил прошлый трюк — не прокатило.

Я знаю, что это ты, Вить, хотя и хрюкаешь ты очень профессионально. Давай выходи, стрелять не будем.

Передо мной стоял ухмыляющийся Верещагин.

Ты-то чё тут забыл?

Как грубо ты со старыми друзьями говоришь… Помочь тебе, может, пришёл.

Откуда аналитик узнал? Живым я вам точно не дамся, а убить меня не так просто.

Говорю ж тебе — помочь хочу! Держи. — произнёс он, передавая мне… мой викторез!

Откуда?

Не могу сказать, но думаю, что ты сам догадаешься. Если ты не помнишь — то мы все тогда отбивались от мародёров в лесу… так что пойдём, все ищут одну метку, и с нами тебе безопаснее.

И куда вы меня поведёте?

Куда скажешь, но подальше отсюда.

У тебя «обнаружение жизни»?

Да.

На сколько метров?

Метров на 500.

Тогда веди к озеру. — согласился я, не ощущая опасности. — И дай попить.

Минут тридцать мы шли быстрым шагом не разговаривая, потом я всё же спросил:

Раз у тебя такая дальность — то ты, выходит,

знал, что вас тогда караулили те ганкеры. И знал, что наш отряд был неподалёку. Так ведь?

Знал, конечно, но я не привык избегать боя. И тех ганкеров мы бы вынесли, пусть и с потерями. Угрозу лишь представлял ваш отряд, подошедший посреди боя.

До озера уже было рукой подать, когда мы распрощались с Верещагиным и его отрядом, уже светало, и, утолив жажду и наполнив флягу, я двинулся к его северному краю, подальше ото всех.

Глава 21. Ожидание помощи.

Когда Рымов появился на точке респауна, то сразу пошёл в дом, не обращая внимания на сыпающиеся отовсюду вопросы, прошёл в свою комнату и начал вынимать из пола доски — вылезали они легко, сложно было лишь подцепить первую. Подвала в доме как такового не было, но под полом было много свободного места, сейчас заполненного оружием, патронами, и всякими сопутствующими приборами. Разобрав половину комнаты, он начал по одному вытаскивать тяжеленные свёртки, и закончил лишь тогда, когда ополовинил весь свой схрон, затем он вставил половицы на место и перенёс свёртки к входной двери, и только после этого позвал вынести свёртки на улицу ближайших к нему людей. Собрав тут же весь лагерь, он выдал им оружие с рациями и по одному на отряд тепловизору, и отправил их на поиски беглеца, оставив в крепости гарнизон из 20 человек, сам же он вернулся в свою комнату, ожидая сообщений радиста. Он был чертовски зол — сорок минут назад его одним ударом убил недавний новичок, ещё совсем зелёный юнец, который сначала раскидал толпу нападающих, а затем и убил его, командира этого грёбанного лагеря! Такого здесь ещё не было. Да, его уже убивали и прежде, но не после того, как он был выбран лидером. Это возмущало Рымова до глубины души, и он чувствовал, что только что неплохо так упал в глазах остальных, а ещё он прекрасно помнил силу того удара, ломающего ему рёбра, от которого сразу несколько осколков вонзились ему же в сердце. Он прекрасно знал, что полагается за убийство командира… но здесь, всё же не реальный мир, тем не менее за такое одной ямы маловато будет — повесить его что ли? Но и палку перегибать не стоит — у Виктора здесь есть друзья, в том числе и среди офицеров… не простят они, а ещё его репутация… Хотя в любом случае придётся выбивать у него местоположение оружия — продать он его бы не успел, да и глупо бы это было — сначала покупать, а потом продавать по заниженной в разы цене, так что отыграться на нём он ещё, положим, и сможет, если захочет, а потом уже можно будет и повесить демонстративно, для поддержания дисциплины. Нужно только, чтобы его убили — и тогда он появится здесь. Всего одно слово по рации — и все 20 человек уже будут его ждать на месте респауна с автоматами на изготовку, и если он вздумает сопротивляться, то ему будет обеспечена длинная-предлинная череда смертей… Рымову пришлось повоевать на границе с сопредельным государством — он защищал одних, говорящих на его языке людей от других, говорящих на том же самом языке, защищал гражданских от такого же братского народа, которому десятилетиями промывали мозги их соседи — там он стал жестокосердным, вынужденный убивать, чтобы защищать… «Парадокс» — думал он — «А на деле политика и бизнес…» Всё человек опошляет, отправляет без права выбора на войну вчерашних детей, где есть лишь одно правило — либо ты — либо тебя… И потом по возвращении домой у него ещё долго крутилась в голове одна из его любимых песен — «Не стреляй»… именно поэтому он отказывался принять необходимое решение об атаке на военную часть, не желая ни развязывать войну, ни стрелять в таких же молодых ребят, таких же соотечественников как и те тогда… для него это не могло быть игрой… Эти воспоминания заставили его, проснувшуюся было, кровожадность отступить понемногу в дальние и тёмные уголки его личности.

Время шло, но столь ожидаемого оповещения всё не поступало, а под утро к нему пришла Ксения Пальцева, которая согревала его постель холодными ночами, и это окончательно вернуло его к нормальному состоянию.

Утром он отправил в Город отряд из тех 20, что были в лагере, пока остальные были заняты поисками беглеца, за оружием и вернулся досыпать, как, впрочем, и большая часть лагеря — до подъёма на завтрак был ещё час, и те, что отправились в Город как раз должны были успеть до туда дойти, чтобы появиться в безопасной зоне уже после еды.

Он уже заканчивал есть, когда на завтрак начала приходить вторая смена — уже с неделю игровая система выводила всех из капсулы по своему решению, и если раньше первая смена всегда была первой, то сейчас случайным образом все перемешивались. Он видел, как в столовую зашёл слегка помятый Виктор, видел множество неприязненных взглядов, направленных на него, и был весьма удивлён, что к пятерке его друзей, громко его встретивших аплодисментами, постепенно присоединились и другие, признавая своё поражение во вчерашней схватке и безрезультатном преследовании. Самыми непримиримыми оказались, естественно, те, которых он убил, большинство же остальных не питали личной антипатии.

…а мы думали, это был кабан… — услышал Рымов обрывок разговора.

Скрылся, значит… Ну что ж — поздравляю, однако это ещё не конец, и я вызнаю у тебя всё. — произнёс Рымов, признавая поражение в битве, но не в войне, подходя к Виктору после того, как закончил трапезу.

Повторюсь — я не причастен к этому инциденту. — ответил Виктор.

Ага, конечно, а столько людей просто решило тебя оговорить… Не перебор ли? Поступи уже как мужчина.

Перебор обвинять невиновного человека и гоняться за ним как за зверем, угрожая пытками. Вот это не по-мужски.

Рымов сдержался, лишь улыбнувшись уголками губ, и кивнул, уходя, хотя и тяжело было не врезать по этой наглой и самодовольной физиономии.

После завтрака Рымов отменил ежедневный утренний график и разрешил всем досыпать, но выспаться им сегодня было не суждено — забарабанив по двери, его разбудил радист:

Нападение! Наших зажали в лесу, передают, что солдаты, около сотни и штук десять БТР.
– отрапортовал Прокопенко.

На обратном пути? — спросил тут же Рымов через дверь, вставая и накидывая одеяло на Пальцеву.

Да, и наши гружёные, даже вернуться в город вряд ли смогут.

Рымов в это время собирал в левую руку одежду, затем быстро открыл дверь и вышел, тут же закрывая её за собой.

Буди всех. Выступаем. Я к рации. — приказал Рымов, у них давно завелось, что радист был ещё и адъютантом.

Так и не переодевшись, он вернулся в свою комнату, где разбудил и ввёл в курс дела Ксению — она оставалась в лагере с дозорными на стенах, и направился к массивной армейской рации. Он корил себя за ту глупость, что отправил в город отряд без нормальных разведчиков, так как все за прошедшую ночь вымотались. Отправь он хотя бы одного — и этого бы не случилось. Мог ведь даже и сам пойти — его «обнаружение жизни» било метров на 300, но нет — он решил, что ранним утром будет безопасно… «самодовольный дурак» — думал он про себя.