Под грязью - пустота
Шрифт:
– Который час, Надя?
– Уже начало шестого.
– Начало шестого? – Гаврилин отпустил руку медсестры и потер лоб, выходило, что короткая вспышка боли длилась почти час.
Времени у него почти не осталось.
– Ты прости меня, Надежда, я не хотел тебя пугать…
– Ничего… – прошептала Надя.
– Вот и хорошо, с меня причитается…
Зазвонил телефон. Гаврилин поискал глазами трубку.
– Иди, Надя, иди… – Гаврилин легко подтолкнул медсестру и та вышла, – Слушаю.
– Его остановили
– Не нужно, – сказал Гаврилин, – пусть действует.
– Он может…
– Пусть действует. Не отключайся.
Я и сам знаю, что он сейчас может, подумал Гаврилин, я знаю, что он сейчас сделает.
В желудке заныло, засосало под ложечкой. Гаврилин понимал, что сейчас произойдет на посту, понимал, что мог бы это предотвратить, но не хотел… Пусть он действует. Пусть кукла Краб действует самостоятельно, так, как его заставляет ослепительная ярость.
Пусть…
– Он открыл огонь, – сказал Хорунжий напряженным Голосом.
Подошедший к машине сержант не успел даже отреагировать. Пуля ударила снизу вверх, под челюсть. Со стороны могло показаться, что сержант чему-то безмерно удивился, взмахнул руками так, что палочка полетела прочь, засеменил назад, пытаясь удержать равновесие на льду, все-таки не удержал и тяжело рухнул на спину.
Второй гаишник, старший лейтенант, проверявший документы у идущего из города дальнобойщика, обернулся на шум, увидел, что водитель джипа делает шаг к упавшему, и подумал, что тот хочет помочь милиционеру.
Стаявшие немного в стороне два автоматчика в бронежилетах замерли, не успев сообразить, что же произошло. Время замерло, а потом стремительно обрушилось.
Автоматная очередь пришлась по ногам автоматчиков на уровне колен. Оба рухнули одновременно.
Старший лейтенант выронил документы водителя «фуры», попытался схватиться за кобуру, но две пули, одна за одной пробили его грудь. Милиционер попытался ухватиться за открытую дверцу машины, стал на колени, потом лег лицом на асфальт. Он был еще жив, когда рядом с ним упал водитель, был еще жив, когда взрывом разнесло помещение блокпоста вместе со всеми, кто в нем находился.
Кто-то подошел к старшему лейтенанту, ногой перевернул его на спину. Милиционер попытался все-таки дотянуться до кобуры. Пальцы не слушались. Они продолжали скрести по земле даже после того, как еще две пули вошли в голову лежащего.
Краб добил автоматчиков, вернулся к «джипу», вытащил сумки, забросил их в кабину тягача. Поднялся в кабину, завел двигатель, потом отсоединил прицеп.
Двигатель тягача взревел. Краб отъехал метров на тридцать, достал из сумки два одноразовых гранатомета, не спеша вылез из машины. Одна граната разнесла «джип», вторая – патрульную машину.
Поехали, сказал сам себе
– Он теперь едет на тягаче «дальнобойщика». На блокпосту все в кашу. Я могу его остановить. Слышишь, Саша?
– Слышу, пусть едет.
В телефоне было слышно, как Хорунжий вздохнул:
– Понял, до связи.
Гаврилин прошел по палате.
Сколько там было человек на посту? Пять? Шесть?
Снова к горлу подступила тошнота. Это он, это его решение убило этих людей. У них не было шансов. Словно Гаврилин сам поставил их к стене и отдал приказ взводу автоматчиков.
Сколько их будет еще – людей, умерших только для того, чтобы Гаврилин смог не просто отправить на тот свет Краба, но сделать это с максимальной пользой для… Себя? Дела?
Гаврилин подошел к зеркалу, висевшему на стене. Ты только что убил несколько человек. Пусть не своими руками, но…
Неужели не было другого выхода? Другого пути. Так он кажется спросил у Григория Николаевича в парке? Только смерти? Только кровь, грязь и… Что еще? И ради чего? Ради чего?
Чтобы добраться до самого верха? Чтобы задыхаться рядом с Хозяином от недостатка воздуха?
Время. Скоро Краб будет здесь. Здесь. И снова кто-то умрет. Кто-то заплати своей жизнью за то, чтобы Гаврилин мог глотнуть пустоты. Еще можно все остановить. Можно предупредить охрану, можно просто отдать приказ Мише Хорунжему, и тягач остановится, не доехав до клиники.
Отражение в зеркале покачало головой и отвело взгляд. Он уже решил. Он создал этот план, который позволит…
Который позволит Гаврилину дойти до конца, выполнить программу, которую в него вбивали все годы обучения. Которая позволит ему выжить.
Все-таки ошибались хитроумные разработчики и аналитики. Два критерия слишком много. Послушание и жажда жизни. Достаточно только жажды жизни. Ее одной.
Гаврилин снова прошел по палате. Сел на край кровати.
А может, действительно будет правильным просто дождаться, пока Краб придет сюда? Или выйти ему навстречу? И умереть?
Нет, он не хочет умирать. Гаврилин слишком ясно понял это в промерзшем лесу и доме лесника, пропахшем порохом и кровью.
Он хочет жить. Жить. Жить любой ценой. И… Гаврилин отбросил эту мысль, но она вернулась снова.
Гаврилин потер лицо. Это была слишком соблазнительная мысль. Она слишком была похожа на оправдание, слишком похожа на попытку обелить себя, дать себе возможность самоуважения.
Ему ведь дали силу. Ему дали силу, которую он может использовать…
Зазвонил телефон.
– Да?
– Он на подходе к клинике. Я еще могу…
– Не нужно. Пусть все идет по плану.
– Я…
– Ты в клинику не выходишь ни под каким видом. Ждешь снаружи.
– Удачи.