Под кометой

Бельский С.

От храма человека по широкой мраморной лестнице в триста ступеней можно было спуститься в квартал, населенный мистиками, магами, прорицателями, теософами и делателями чудес.

В этом мрачном квартале, куда редко заглядывало солнце, голодные философы из обрывков прошлых верований выкраивали новые религиозные системы; здесь можно было заказать божество по своему вкусу, совершенно так, как заказывают мебель или платье.

По постановлению Гелиополисского парламента чудеса разрешалось творить только в особом помещении, обнесенном высокой оградой и куда зрители допускались за небольшую плату. На этом дворе, вымощенном красным камнем, исчезали все законы природы. В несколько минут вырастали кустарники и целые деревья, брошенные камни не возвращались на землю; днем видны были звезды и луна; люди поднимались в воздух и расхаживали по поверхности воды в широком бассейне, который одной стороной примыкал

к стене. Все это были фокусы для невзыскательной толпы мастеровых, рабочих, которые широким потоком вливались в ворота двора чудес; для более требовательных или неверующих зрителей маги проделывали несомненно более сложные и трудно объяснимые вещи. Одним из самых удивительных фокусов было перевоплощение личности. Любой бедняк за скромную плату мог превратиться на время в кого ему было угодно. Я знавал одного старика, служившего бухгалтером в Соединенном Банке, который все свое свободное время проводил на дворе чудес в полутемной комнате с низко нависшим потолком, где он какими-то неисповедимыми судьбами превращался в короля. Но искусство магов шло еще дальше и по желанию они могли перевоплотить человека в любое живое существо. В течение нескольких минут человек переживал яркие картины из неведомого ему мира. Видел себя то среди девственных лесов, то среди пустынь, в глубине океана и даже на других планетах. Все эти картины проносились вихрем и когда уснувший возвращался к действительной жизни, то он отказывался верить, что спал две или пять минут.

На другой день после того, когда обсерватория сообщила о появлении кометы, часов в шесть я возвращался из редакции и остановился около храма Человека, чтобы взглянуть на небо. Солнце уже зашло, но с запада разливалось серебристое сияние настолько яркое, что все предметы бросали заметные тени. Строения за рекой и аэропланы, кружившиеся над городом казались окруженными светящимся туманом. Кометы не было видно, хотя в толпе, собравшейся на площади между храмом Озириса и кафедрой атеиста Плумперта на нее указывали десятки рук; одни говорили что видят белый хвост кометы справа, над линией домов, другие прямо над своими головами, третьи принимали за грозное светило зеленые фонари почтового аэроплана, медленно летевшего вдоль разрушенной железнодорожной насыпи. Жрецы теософы и прочие посредники между небом и землей, сновавшие по площади, вели себя очень странно. Они словно обрадовались зловещей комете и очень подробно, с большим увлечением рассказывали о тех ужасах, которые переживут люди в наказание за свое нечестие. Около меня порядочную толпу собрал распутный жрец Клавдий, неимевший никакой религии и служивший всем богам.

Дождались, кричал Клавдий, размахивая над головами слушателей черным посохом. Сгорите, потому что не чтили алтарей и служителей неба, не поможет вам теперь ни наука, ни политика!., будете молиться и молитва не спасет, суд окончен и все вы осуждены на смерть в небесном знамени. Жрец пошел с холма, продолжая выкрикивать бессвязные угрозы. За ним двинулась кучка людей, из которых одни плакали, а другие ругали Клавдия и бросали в него горсти песку. Какой-то мальчишка, взмостившийся на стену, вылил на Клавдия ведро воды. Идя дальше по площади Веры я всюду видел такие же сцены. Толпа видимо еще не отдавала себе ясного отчета в значении предсказаний, делаемых жрецами, которые впрочем, никогда не переставали пугать суеверное население Гелиополиса местью неба. Эти служители алтаря походили на содержателя зверинца, у которого в кармане ключи от клеток с хищными зверями. В любой момент клетки можно было отпереть и выпустить на беззащитное население свирепых голодных животных.

Припоминая все события, предшествовавшие гибели Земли, я могу с уверенностью сказать, что паника начала распространяться из квартала Веры. В то время, когда еще во всем остальном городе, занимавшем более тысячи квадратных вёрст, шла обычная жизнь, вокруг храмов уже происходили сцены, напоминающие последние дни земли. Огромные толпы людей, среди которых преобладали женщины, беспорядочно бросались от одного алтаря к другому; падали на колени, ползали в пыли по каменным плитам, молились или посылали проклятия. Мерные удары огромных медных гонгов сливались с погребальным пением и дикими выкриками прорицателей. Здесь у подножия алтарей рождался тот великий ужас, который впоследствии заставил миллионы людей покончить с собой прежде чем земля встретила комету.

Дни стояли ослепительно яркие и солнце пробиралось даже в самые темные углы храмов. Светлые пятна там и сям лежали на каменных ступенях, на полу и стенах, металлические украшения рассыпали снопы искрящихся лучей, облитые солнечным светом мраморные статуи казались ожившими. Пестрая шумная толпа придавала картине праздничный вид. В храме Озириса в то время, когда в одном углу шло торжественное

служение, в другом толпа ткачей, пришедших из предместья, разбивала на мелкие куски священное изображение, топтала обломки и бросала в цветные стекла, осколки камня. Голубоватый дым от больших бронзовых жаровен смешивался с тяжелой белой пылью от обрушенных разбитых статуй. Уже в эти первые дни паники многие атеисты оказались вдруг в рядах людей верующих, а люди религиозные то и дело превращались в непримиримых врагов молчаливого божества. Схватки приняли настолько опасный характер, что правительство хотело послать в квартал Веры войска и полицию, но так как по 176 статье основных Гелиополисских законов вооруженные люди не могли входить в храмы, то в парламент был спешно внесен законопроект от отмене этой статьи «по случаю совершенно исключительных обстоятельств», как было сказано в объяснительной записке. К сожалению прения в парламенте очень затянулись, потому что на этом вопросе лидер консерваторов задумал провалить либеральное министерство. Противники спорили до тех пор, пока человечество осталось без всякой религии. Весь город был занят событиями на площади Звезды больше чем кометой, которую впрочем пока еще видели одни астрономы.

Глава III

Концерт на аэропланах. — Кладбище старой земледельческой культуры. — Одичавшие люди. — Война, превратившаяся в стихийное бедствие. — В обсерватории. — Мнение бродячего о золотом веке

Шестнадцатого августа утром редактор попросил меня съездить в главную обсерваторию. День выдался очень жаркий. Замечу кстати, что по словам метеорологов, последнее лето было жарче всех тех, о температуре которых сохранились записи. Когда я поднялся на крышу башни, с которой отправлялись аэропланы, небо показалось мне раскаленным медным куполом, висевшим над ослепительно белым городом.

На площадке, окруженной высокой решеткой собрались члены музыкального общества, дававшие в этот день концерт в высших слоях атмосферы. Закон строго воспрещал игру на музыкальных инструментах ниже трех сот метров над поверхностью земли. Это благодетельная мера была введена с тех пор, когда механические музыкальные инструменты начали представлять серьезную угрозу общественному спокойствию. Музыканты обзаводились дешевыми маленькими аэропланами или брали их на прокат и целыми роями, вместе со своими слушателями, кружились над городом. Рядом со мной летел толстяк, прижимавший к груди слепившую глаза медную трубу. Он принял меня за любителя музыки и размахивая платком, кричал:

— Невыносимая жара… позвольте познакомиться — Эрнст Тимболь, помощник нотариуса… Смотрите, скрипка уже начала!

Толстяк приложил трубу к губам, оглушительно затрубил и словно шмель начал носиться между аэропланами. Впереди согнув длинные ноги и вытянув шею летел юный флейтист; скрипач плавно описывал широкие круги, виолончель то взлетала к небу, то опускалась к стеклянному куполу над станцией аэропланов. Капельмейстер, помещавшийся в центре этого шумного роя, кричал в рупор:

— Маэстро, ради Бога не ниже трехсот метров! замолчите маэстро! поднимитесь еще метров на двадцать. Справа идет полицейское судно с мегафоном.

Для будущих людей, которые найдут от нашего мира только кучу обгорелых обломков, я поясню, что мегофоном назывался механический музыкальный инструмент, приводившийся в движение машиной в сто, пятьсот и более лошадиных сил. Это была адская музыка, от которой могли упасть самые прочные стены подобно тому, как пали стены древнего Иерихона.

Мегофоном, игравшим сонаты Бетховена была уничтожена вся великая армия негров, двинувшихся на завоевание Европы. На полицейских судах, поддерживавших порядок в воздушном океане были установлены самые слабые мегафоны, которые пускались в ход в тех случаях, когда надо было заглушить голоса ораторов, неугодных правительству или прервать незаконную музыку.

Я видел однажды как сотни скрипачей металась над синей дождевой тучей словно комары над прудом, а над ними как буря ревела полицейская музыкальная машина. На этот раз все обошлось благополучно и когда мой аэроплан повернул к востоку я видел музыкантов, расположившихся полукругом — два ряда слушателей впереди, и капельмейстера на верху на половину скрытого облаком. Часа два мы летели над пустынными лиловыми полями, окружавшими мировой город. Из корзины аэроплана эти мертвые поля напоминали грязное морское дно в час отлива.