Под кожей

Фейбер Мишель

Разумеется, когда она только появилась здесь, ее познакомили с каждым работником лично, однако имя вот этого теперь уже вылетело у нее из головы. Лицо у него было глуповатым, сам он — толстым и приземистым, на целую голову ниже Амлиса Весса, а шерсть его привела на память Иссерли мертвое животное, которое она видела валявшимся на обочине А-9, — вернее, затвердевшую оболочку его, изуродованную до неузнаваемости колесами автомобилей и дурной погодой. Вдобавок, он страдал каким-то отвратительным кожным заболеванием, обратившим половину его лица в подобие заплесневелого плода. Поначалу смотреть в это лицо ей было трудно, но затем, боясь обидеть его настолько, что он

попытается отыграться на ее собственном уродстве, Иссерли склонилась поближе к заплесневелому — так, чтобы видеть только его глаза.

— Хой, Иссерли! — повторил он, словно усилия, коих потребовало составление столь длинной фразы на общем их языке, были слишком большими, чтобы потратить ее впустую.

— Я решила, что мне следует поесть перед работой, — деловито сообщила ему Иссерли. — Там как, берег чист?

— Берег? — заплесневелый недоуменно прищурился и машинально повернул голову в сторону фьорда.

— Я спрашиваю: Амлис Весс там не крутится?

— А, не, он вобще или в столовке торчит, или внизу, где вольеры, а мы здесь погрузкой занимаемся — так что все путем.

Иссерли открыла рот, собираясь сказать что-нибудь, но не придумала — что.

— Теперь уж он никаких делов не наделает, — заверил ее заплесневелый. — За ним Инс с Енселем приглядывают, по очереди. Так что он все больше тут околачивается и несет какую-нибудь чушь. Ему все едино, понимает кто, о чем он толкует, не понимает. Когда люди от его трепотни окосевают, он идет с животными болтать.

Иссерли, на миг забывшую, что здешние водсели безъязыки, напугала мысль об их общении с Амлисом Вессом, однако заплесневелый успокоил ее, хрипло захохотав и добавив:

— Мы его все спрашиваем: «Ну, что вам скотина наговорила, а?»

И он опять издал жалкое ржание, на какое способен лишь человек, проведший полжизни на Плантациях.

— Забавный он ублюдок, с ним не соскучишься, — заплесневелый подмигнул, словно подводя итог всему им сказанному. — Вот улетит, так всем захочется, чтоб он вернулся.

— Ну, может быть… раз ты так говоришь, — поморщилась Иссерли и шагнула в сторону лифта. — Ты извини, я проголодалась.

И ушла.

Амлиса Весса в столовой, она же комната отдыха, не было.

Чтобы убедиться в его отсутствии, Иссерли довольно было один раз обвести взглядом это стерильно чистое помещение с низеньким потолком, после чего она снова смогла задышать спокойно.

Столовая, хоть и довольно большая, представляла собой простой, грубо вырубленный в земле, заставленный одними лишь приземистыми обеденными столами прямоугольник без каких-либо ниш и альковов: крупному мужчине спрятаться в ней было негде. Амлис Весс просто-напросто отсутствовал в ней — и все.

Хотя столовая еще оставалась пустой, на длинной низкой, тянувшейся вдоль стены, которая отделяла ее от кухни, скамье уже теснились судки с приправами, супницы с холодными овощами, тюбики муссанты, караваи только что испеченного хлеба, пышки, кувшины с водой и эззиином, большие пластмассовые подносы с вилками, ложками и ножами. Из кухни истекал дивный аромат жаркого.

Иссерли первым делом подскочила к хлебу, отрезала два тонких ломтя и щедро намазала их муссантовым паштетом. Сложив из ломтей сэндвич, она протолкнула его мимо бесчувственных губ в алчущий рот, откусила первый кусок. Никогда еще муссанта не казалась ей такой восхитительно вкусной. Иссерли торопливо жевала хлеб и глотала, не дожевав, ей не терпелось отрезать новые два ломтя, намазать паштетом и их.

Несшийся из кухни запах пьянил Иссерли. Там готовилось что-то

намного лучшее обычной еды, куда более завлекательное, чем жареная картошка. Надо признать: Иссерли редко случалось бывать здесь во время готовки, чаще всего она довольствовалась едой, уже остывшей, — после того, как и повар уходил, и мужчины в большинстве своем успевали насытиться. Она налегала на то, что оставалось не съеденным, стараясь не привлекать к себе внимания, скрывая отвращение, которое вызывал в ней запах остывавшего жира. Но сегодняшний аромат был совсем иным.

Сжимая в руке сэндвич, Иссерли подобралась к открытой кухонной двери и, заглянув в нее, увидела широкую бурую спину повара, Хилиса. Славившийся острым чутьем, Хилис мгновенно почувствовал ее присутствие.

— Вали отсюда! — весело крикнул он, даже не успев обернуться. — Еще не готово!

Иссерли, смутившись, собралась ретироваться, однако Хилис, крутнувшись на месте и увидев ее, резко поднял в знак примирения жилистую, не раз опаленную руку.

— Иссерли! — вскричал он, улыбнувшись во всю ширину своего массивного рыльца. — Почему ты вечно жуешь это дерьмо? Ты разбиваешь мне сердце! Иди сюда, посмотри что я вот-вот выставлю на стол!

Она неуверенно вступила в кухню, оставив предосудительный сэндвич снаружи, на скамье. Обычно сюда никто не допускался; Хилис защищал свои поблескивающие владения, точно маньяк-ученый, одиноко корпящий в волглой, залитой мертвенным светом лаборатории. По всем стенам кухни висели, совсем как инструменты в «Гараже Донни», огромные серебристые предметы кухонной утвари, десятки имеющих самое узкое назначение орудий и приспособлений. Расставленные по разделочным столам прозрачные банки со специями и бутылочки с соусами сообщали кухне добавочную живописность, — впрочем, настоящая еда укрывалась, по большей части, в холодильниках и круглых металлических баках. Хилис, густошерстный, обладающий могучим сложением пучок нервной энергии был, вне всяких сомнений, самым живым и ярким из всех, какие присутствовали на кухне, представителей органического мира. Она его почти не знала — за годы, которые провела здесь Иссерли, она и Хилис обменялись хорошо если четырьмя десятками фраз.

— Входи, входи! — прогромыхал он. — Только под ноги смотри!

Печи были вделаны в пол — так, чтобы человек мог заниматься стряпней, не рискуя потерять равновесие. Хилис сгибался над самой большой из них, вглядываясь сквозь толстую стеклянную дверцу в ее рдеющую глубину. Он настоятельно помахал Иссерли рукой, приглашая составить ему компанию.

Она опустилась рядом с ним на колени.

— Ты только глянь, — с гордостью сказал Хилис.

В печи медленно вращались, мерцая в облекавшем их оранжевом ореоле, шесть вертелов с насаженными на них четырьмя или пятью одинаковыми кусками мяса. Коричневатые, как свежевырытая земля, они источали совершенно божественный запах, шипя и посверкивая текшим из них соком.

— Выглядит здорово, — признала Иссерли.

— Так ведь и мясо-то — ого-го, — заверил ее Хилис, поднося подергивающийся нос как можно ближе к стеклу, но не касаясь его. — Куда лучше того, с каким мне обычно приходится возиться.

Все знали, что у Хилиса это было больным местом: самые лучшие куски мяса неизменно откладывались для погрузки в корабль, а ему доставались те что похуже — мелко нарезанные шеи, потроха и конечности.

— Когда я услышал, что приезжает сынок старика Весса, — сказал купавшийся в оранжевых отсветах Хилис, — то решил, что имею право приготовить разнообразия ради что-нибудь этакое. Могли бы мне и не говорить ни хрена, ведь так?