Под крыльцом
Шрифт:
В этих краях повзрослевший мальчик, затаивший в душе обжигающую злобу и горькое отчаяние, получил прозвище Барракуда. Четверть века старая мексиканская сосна умирала на берегу ручья Плакучего, роняя в него ветви, которые плыли на юг, к далёкому тёплому морю. Четверть века Барракуда бродил по лесной чаще и плавал на пироге по илистой протоке вдоль заболоченной поймы, под сенью гибких ракит, плакучих ив и дрожащих осин. За четверть века размягчилась крепкая сердцевина старой сосны, но ничуть не смягчился жестокий нрав Барракуды. Не приведи Бог встать на его пути. Не приведи Бог!
Сначала пёс очень удивился.
Он посмотрел на маленькую трёхцветную кошку, услышал её мурлыканье и вдруг всё понял. Она появилась, чтобы скрасить его одиночество. Она смело подошла к нему и потёрлась о его сильные передние лапы. Потом встала на задние лапки и, лизнув его длинные шелковистые уши, нежно дотронулась до его носа своим маленьким розовым носиком. Сколько долгих лет он провёл здесь, в этом медвежьем углу, сидя на цепи, ни разу не покинув свой пост! И только она одна смогла разгадать, о чём была его песня.
Весь юго-восток Техаса покрыт влажными хвойными лесами. Сделаешь шаг — и след сразу заполняется водой. Поднимешь голову, чтобы взглянуть на небо, а его почти не видно — только маленькие просветы, словно голубые лоскуты, между древними кронами. Заповедные, потаённые места, где обитают диковинные существа.
Ступать здесь надо осторожно. На каждом шагу — заросшие речные поймы, топкие болотца, то здесь, то там блестит озерцо, в которое стекаются быстрые ручьи. В высокой траве возле воды немало ядовитых гадов — гремучих змей, гадюк, коралловых змей. Есть и неядовитые змеи, но их тоже стоит остерегаться.
В этих краях обитают черепахи — каймановые, коробчатые, горбатые, живущие сотню лет, а то и больше. Громкое кваканье огромных лягушек заглушает потрескивание сосен. В илистой воде прячутся усатые речные раки.
Властелин этих болотистых мест — аллигатор. Обычно он плавает у самой поверхности, но заметить его нелегко. Он такого же цвета, как эта грязно-бурая вода, а спина его похожа на сучковатое бревно.
Аллигаторы никого и ничего не боятся. Особенно те, что обитают в Большой песчаной пойме, неподалёку от ручья Плакучего. Пойма тянется вдоль илистой протоки — широкого рукава реки, которая течёт в самом сердце этих заброшенных лесов. Ниже по течению находится овраг. Здесь от широкой протоки отделяется её младшая сестра — узкая, короткая протока, стекающая по склону оврага. Вокруг неё образовалась Малая песчаная пойма. Узкая протока, описав полукруг, снова сливается со своей старшей сестрой на полпути к реке Сабине. А между ними — сплошные болота, трясины и зыбучие пески.
Проклятые, гиблые места. Не вздумай отправиться в те края, на земли между Большой песчаной поймой и её младшей сестрой, Малой песчаной поймой. Лучше не ступать на их предательскую почву, не слушать их коварного зова. Если хочешь остаться в живых, держись подальше от песчаных сестёр.
Впервые
Барракуда убивал кабанов, оленей и енотов. Он убивал их каждый день, и это было неинтересно. То ли дело — охота на аллигатора!
Был предрассветный час, и первые солнечные лучи робко пробивались сквозь утренний туман, освещая верхушки громадных деревьев. Было прохладно и так влажно, что впору было дышать жабрами, но Барракуда всё-таки был не рыба, а человек. Он с трудом глотал воздух, сырость обволакивала тело, словно клейкая плёнка. Ранним туманным утром, когда в лесу, словно патока, разливалась липкая, влажная тишина, Барракуда плыл в своей пироге, отталкиваясь длинным шестом. На носу лодки горела керосиновая лампа. Добравшись до Малой песчаной поймы, он оглянулся и потёр глаза: действительно он видел это или ему померещилось? Всю ночь он пил обжигающий ром, и перед глазами у него до сих пор стояла пелена. Это была длинная, тёмная ночь. Бесконечная, одинокая ночь.
— Нет, не может быть! — пробормотал он. — Такие большие аллигаторы водятся только в Африке.
Он схватил керосиновую лампу и, подняв её, стал всматриваться в мутную воду. Но разглядеть сумел только две воронки, которые плавно кружились на тёмной поверхности, образуя пузыри и белёсую пену. Человек пожал плечами и снова опустил в воду шест.
Какая-то мысль продолжала тревожить его. Он озабоченно покачал головой. Эти странные воронки… Они возникают, только если в воду быстро погружается что-то тяжёлое и огромное. Расстояние между воронками было никак не меньше тридцати метров. Что же это такое? Гигантская тварь или старое бревно, опустившееся на илистое дно протоки?
Барракуда внезапно почувствовал, как по телу пробежали мурашки. Кровь бешено пульсировала в сонной артерии.
«У-у-у-ва-же-е-е-ние-е-е!» — гудело в густом, влажном воздухе.
Слово «уважение» впивалось ему в уши, словно тысячи голодных москитов.
Он вытер пот со лба, зачерпнул воды и плеснул на лицо. Но это не помогло. Он никак не мог избавиться от слова, которое преследовало его. Теперь оно вертелось на самом кончике языка. Так и хотелось выкрикнуть: «Уважение!» Но Барракуда крепче стиснул зубы и, с трудом проглотив гулкое слово, облизал сухие губы.
«Уважение»… Ну, разумеется! Только безумец не испытывает ни уважения, ни страха перед лицом такой твари. «Уважение»… Это слово было для него непривычно. Так же как незнакомо ему было и само это чувство — почтения, благоговения перед другим человеком, перед живой тварью или перед самой природой. «Уважение»… Он чувствовал, как слово тяжело ворочается у него в животе, словно проглоченная живьём добыча. Мрачная улыбка вдруг исказила изувеченное лицо Барракуды. Уважение. Добыча. Он добудет эту тварь. Любой ценой.