Под крылом дракона
Шрифт:
Замковой, похоже, нервничал, шепелявя сильнее, чем обычно.
— Я бы, конеш-шно, и с-сам с-справилс-ся, но ты тоже помогла, так ш-што…
На этих словах Зазу окончательно смутился, еще ниже опустил голову, пряча глаза за кожистыми веками, уши его алели, как маковые лепестки.
— Спасибо… — растроганно сказала я, осторожно принимая подарок. Коробочка была тяжелой и теплой. Я тут же осмотрела ее, огладила со всех сторон, чувствуя себя Горлумом, добравшимся до «своей прелести».
— Но ведь тебе нравятся шахматы, — сказала я, опомнившись. — Не жалко отдавать?
Зазу в задумчивости поскреб ухо.
— Жалко, — ответил он наконец, — но это вс-се, что у меня ес-сть.
— Как же так? — удивилась я. — Разве ты не говорил, что все в замке принадлежит тебе и Джалу?
— Я врал. — Замковой насупился. — Вс-се принадлежит хозяину. Даже я. А это, — Зазу ткнул коготком в сторону шахматной коробки, — мое! Могу рас-споряжаться как хочу!
Я чувствовала, что еще немного, и все, что от меня останется, — это натекшая лужица умиления.
— Спасибо… — повторила я, прижимая коробочку с шахматами к груди, как наивысшую драгоценность.
— Не за ш-што. — Замковой вытер лапкой нос, шагнул к стене. — Ну, я пош-шел…
Не справившись с порывом умиления, я протянула к гремлину руку, осторожно погладила торчащее ухо. Оно было прохладным и чуть шершавым там, где начиналась чешуя.
Зазу замер, уставившись на меня расширенными глазами, похожими на золотистые теннисные мячи. Ободренная своей безнаказанностью, я погладила второе ушко. Так, в молчании, прошло несколько минут.
Наконец Зазу очнулся. Извернувшись гибкой змеей, вырвался из моих рук, напоследок больно цапнув острыми зубами за палец. Я взвизгнула и поспешила засунуть в рот пострадавшую конечность.
— Иш-шь, руки рас-спус-стила!
Замковой с достоинством поправил тюрбан, окинул меня напоследок возмущенным взглядом и растворился в стене.
Уже зайдя в кухню, я услышала за спиной тихий, приглушенный толщей камня голос:
— Прощай, Лис-с. Хорош-шего пути…
Я обернулась, но никого не увидела. Улыбнулась, машинально поглаживая теплую клетчатую коробочку. Он впервые назвал меня по имени.
В небе ослепительно сияли два солнца. Одно — огромное, сердитого алого цвета и словно бы гладкое, как отшлифованный карбункул; второе — совсем маленькое на фоне своего брата, белое и пушистое, похожее на свернувшегося клубком котенка.
Было невыносимо жарко, как в июльский полдень, от вчерашнего снега не осталось и следа. Я сидела в позе лотоса у центральных ворот замка на широком, плоском, горячем от солнца валуне, обмахивала себя и Хууба тряпочкой и наблюдала за тем, как медленно приближается караван.
Он все еще был достаточно далеко, но я уже могла рассмотреть некоторые детали. Караван представлял собой вереницу крытых деревянных фургонов с впряженными в них приземистыми каурыми лошадками — по две на каждый. Фургоны шли один за другим, из-за чего караван походил на огромную сегментированную гусеницу — сейчас она огибала невысокую каменную гряду, так что мне не было видно, где же заканчивается ее хвост.
По бокам каравана, через каждые три фургона, ехали всадники, некоторые держали длинные копья — видимо, охрана.
Джалу, которому никак не сиделось на месте, обернувшись драконом, полетел встречать торговцев. Растопырив кожистые крылья, кружил над ними, наверняка заслоняя оба солнца.
Как же ему не терпится от меня избавиться! Я со злостью прихлопнула какую-то звенящую крыльями гнусь, жадно присосавшуюся к шее.
Сомневаюсь, что у этих торговцев в каждом фургоне есть кондиционер и мини-бар с прохладительными напитками. Представляю, какой это ад — неделями ехать под палящим солнцем! Впрочем, мне это придется опробовать на собственной шкуре…
Минут через десять первый фургон остановился метрах в тридцати от моего валуна. Воздух наполнился всевозможным шумом — скрипом повозок, фырканьем лошадей, человеческими голосами. Караван гудел, как встревоженный осиный улей.
Всадники спешились. Люди в скучных запыленных одеяниях принялись споро выгружать из фургонов какие-то мешки, тюки, перевязанные бечевкой, в несколько рук вытащили два больших деревянных сундука.
С облучка ближайшего фургона тяжело спрыгнул грузный невысокий мужчина лет сорока с окладистой черной бородой и внушительным брюшком. Судя по богатому одеянию — добротный камзол из плотной коричневой ткани, широкий пояс с металлическими бляхами и толстая витая цепь на шее из непонятного зеленоватого сплава, — он был одним из торговцев. Мужчина зычным голосом крикнул что-то сновавшим, как муравьи, людям, несколько человек тут же потащили деревянные ведра, расплескивая воду, поставили перед лошадьми. Те принялись жадно пить, пофыркивая и прядая ушами.
Торговец, заметив меня, окинул удивленным взглядом.
Я сделала лицо кирпичом. Пошарила в кармане, достала яблоко, долго терла его о рукав, затем вгрызлась в сочную мякоть, заливая подбородок соком.
Когда я наконец оторвалась от своего увлекательного занятия, торговец на меня уже не смотрел, прохаживался между работающими людьми, отдавал какие-то команды. Больше никто не обращал на меня особого внимания — все были слишком заняты.
Неожиданно меня обдало горячим порывом ветра — дракон спикировал вниз, рухнул на землю, подняв густой клуб пыли. Испуганные лошади перевернули ведра с водой, поднявшись на дыбы, отчаянно заржали. К ним немедленно бросились, схватив под уздцы, принялись успокаивать.
Из клубов пыли показался Джалу. Он шел навстречу чернобородому торговцу медленно и невозмутимо, нисколько не стесняясь своей наготы. Выронив от неожиданности яблоко, я взвизгнула и прижала к пылающему лицу ладони. Нет, ну предупреждать же нужно! В конце концов, у меня нежная, ранимая детская психика! Я, конечно, уже многое видела, но вот чтоб так, без подготовки… Любопытство все же пересилило смущение, и, растопырив пальцы, я стала сквозь щелочки наблюдать за происходящим.
Чернобородый низко поклонился Джалу, махнул одному из слуг рукой, тот принес плащ, накинул дракону на плечи.