Под крылом земля
Шрифт:
Я продолжал взбираться на гребень невидимой волны. Снова пелена тумана скрыла расщелины гор.
В ушах раздался знакомый щелчок. Это воздушный стрелок включил переговорное устройство.
— Что случилось? — спросил он обеспокоенно. — Я выключил фотоаппарат.
«Могли бы погибнуть, — мелькнуло в голове, — не за понюшку табаку».
Я почувствовал страшную досаду. Вспомнилось, как спорил вчера с Кобадзе, как с моими доводами согласился сам командир полка. Наверно, потому он и послал меня в разведку,
Нужно было отыскать ведущего, от которого я оторвался так стремительно. Я хотел сделать нисходящую спираль, но вдруг увидел самолет далеко впереди и значительно выше. Увеличил скорость, чтобы побыстрее пристроиться к ведущему. Туман по-прежнему перемещался, клубясь, но разрывы стали больше. Значит, скоро рассеется и можно будет работать. Через окна в тумане отчетливо были видны каменистые склоны. Вот утес, называемый Чертовым рогом. На нем, по данным разведки дивизии, располагалась зенитная батарея «противника». Теперь ее там не было. Это изменение в дислокации войск казалось мне разумным. Еще нанося обстановку на карту, я подумал, что для зенитной батареи там не место — слишком на виду она.
«Но куда лезет Сливко?» — подумал я. И в тот же момент в наушниках шлемофона раздался растерянный голос майора: — Разбил очки, ранило в глаза. Почти не вижу!
Что же произошло? Видно, когда он рванул самолет вверх, то ударился головой о ручку управления и стеклами порезал глаза.
Сливко летел наугад, подчиняясь тому интуитивному чувству, с каким слепой пробирается по улицам города к своему дому. Но небо — не город, где слепой в нужный момент находит поводыря.
Попробую координировать его действия.
— Четвертый, четвертый! Говорит десятый. Возьмите левее и ниже, — передал я майору, устремляясь к нему.
— Понял хорошо. Беру левее и ниже. Где мы?
— Под нами Чертов рог. Берите еще левее и еще ниже. Мы очень высоко.
Теперь самолеты находились близко один от другого. Я видел голову командира. Он слегка подался вперед, казалось, ловил в сетку прицела невидимую для меня цель. Его самолет колыхался, словно щепка в реке, и мне то и дело приходилось давать поправки.
Когда горы остались позади, я предложил Сливко выпрыгнуть вместе со стрелком на парашютах. Он отказался:
— Будем сажать машину. Это решено.
Я попробовал представить себя на месте Сливко и даже зажмурил глаза, но тотчас же открыл их, почувствовав, насколько полет Сливко сложнее любого полета в плохих метеорологических условиях или ночью, когда с тобою безмолвно разговаривают десятки умнейших приборов.
Еще никогда я не уставал так, как за время полета со слепым напарником. Пот застилал глаза едкой поволокой, пришлось снять очки.
Разговор в воздухе по радио слышен и в динамике на стартовом командном пункте.
— Десятый, заходите на посадку одновременно с майором. Корректируйте движения четверки. Выпускайте шасси. Когда четвертый коснется земли, идите на второй круг…
Наши самолеты летят совсем рядом. Я даже вижу, как крутятся в потоке воздуха только что выпущенные колеса на машине Сливко.
— Делаем разворот! — говорю я майору. — Планируем. Меньше угол, меньше… Ручку отдавать рано, тяните, тяните. Плавно парашютируйте.
Самолет Сливко вот-вот коснется земли; боюсь, что он не дотянет до первых ограничителей.
Мне уже не видно его, я иду на второй круг. Сумеет ли Сливко выдержать прямолинейность при пробеге самолета?
Слышу голос полковника:
— Спокойнее, четвертый, отпусти тормоза. Не пользуйся, говорят, тормозами. Так, та-ак, та-а-ак… Можешь выключать мотор!
Сливко приземлился! Мне кажется, что с плеч моих свалилась огромная тяжесть.
Посадив самолет, я соскочил с плоскости. Навстречу мне шел командир полка. Со стороны КП бежали летчики.
Я объяснил полковнику, как все произошло.
— Плохо, — сказал он. — Очень плохо. Я молчал.
— Как же мне с вами быть? — Серые глаза Молоткова смотрели строго. — То, что оказались в горах на высоте ниже девятисот метров, вам не простится. — Он помолчал немного. — А вот за то, что сохранили жизнь командиру, — спасибо!
— Служу Советскому Союзу! — ответил я.
XX
Летно-тактические учения продолжались.
В то же утро нас вызвали на КП по тревоге. Несмотря на это, все были чисто выбриты, подтянуты, точно собрались на строевой смотр, и это понравилось командиру полка. Молотков рассказал нам о «противнике» все, что знал сам. Говорил спокойно, бодро. Трудно было догадаться, что полковник взволнован, беспокоится за командиров эскадрилий, которым поручил подавить танки в опорных пунктах «противника», за штурмана Кобадзе — группа его должна уничтожить зенитные орудия. Сам он руководил разгромом живой силы.
— Главное, застать врага врасплох — в этом девяносто процентов успеха. Пойдем на бреющем вдоль реки. Высокие берега укроют нас. У гор наберем высоту. Если над целью не будет истребителей «противника», первый бомбовый удар нанесен с ходу, а затем перестроимся в боевой порядок «круг». Запасные цели — автомашины на перевале. Помните, каждый отвечает за всех и все за одного.
Молотков еще раз просмотрел фотографии, которые мне удалось сделать во время разведки, и выпрямился.
— У вас есть что-нибудь, подполковник? — вполголоса спросил он Семенихина.