Под крыльями высших существ

Аникин Алексей

«Сергей Казимирович, – обратился я к своему помощнику, – вы мне так много рассказывали об окружающем мире, но совсем мало говорили о себе. Расскажите о себе больше, если не трудно».

«Например?»

«Например, где вы родились, как росли, как жили. Простые, человеческие вещи, не энерговедческие».

«Это я могу поведать. Вот только вопрос тебе придётся сразу один задать – ты географию Земли-то знаешь?»

«Отдалённо только если. Европа знаю, где находится, Азия там…»

«Ладно, попытаюсь рассказать без особых географических изысков… Так-с, с чего бы начать… Родился я, значит, незадолго после падения Советского Союза, в тысяча девятьсот девяносто втором году в Севастополе, известном русском городе-крепости,

что стоял на Крымском полуострове. У вас один из тяжёлых космических крейсеров так называется, помнишь – «Севастополь»?»

«Помню такой, да».

«Вот. Родился я сам по себе, однако, не в России, а в государстве, которое тогда называли Украиной. По нелепой исторической случайности полуостров, что всегда принадлежал России и был базой Черноморского флота, перешёл во владение именно этому государству. Тем не менее, учился я русскому языку, познавал русскую культуру, часто ездил с родителями в Россию смотреть на красоты самой большой страны в мире и обрёл тогда настоящую Родину. Я не уважал суржик, который украинские националисты натужно пытались называть «языком» и вбить мне в голову, я любил великий и могучий русский язык, вступал в споры с ними, несколько раз даже дрался. У нас в школе даже сформировалась целая группа ребят, которые прозвали себя «Медведи» и ходили колотить «жёлто-голубых». Я был одним из «командиров» этой группировки, кстати».

Сергей Казимирович посмеялся.

«А потом национализм потихоньку начал превращаться в нацизм, против которого двое моих дедушек сражались не на жизнь, а на смерть в Великую Отечественную войну. Я прекрасно помню «майданы», крики «Москалей на ножи!», уничтожение всего русского, подмену настоящей истории несуществующей, угрозы в адрес жителей Крыма, которые хотели отойти от этого нацистского безумия и вернуться обратно в заботливые объятья России. Это всё копилось давно, но взорвалось именно в две тысячи четырнадцатом году. Мне тогда двадцать два года исполнилось, у меня младший брат был, Дима, ему восемнадцать было. Он тогда в Киев уехал учиться, и когда начались все эти события, стал агитировать в Интернете против всего того безобразия».

Сергей Казимирович вдруг остановился. Я выждал несколько секунд и спросил:

«С ним что-то случилось?»

«Да. Его чёрно-красные нацики хотели зарезать, и у них это почти получилось. Повезло, что его друг успел скорую вызвать, когда Дима мёртвым притворился. Мама очень долго плакала, когда узнала, что случилось, а отец быстро начал искать способы обезопасить нас и наших родственников. Вскорости полуостров объявил о проведении референдума, сначала о независимости, а потом о присоединении к России. А потом на полуострове появились «вежливые люди» – русские солдаты без знаков различия. Как же нацики тогда визжали о незаконности, об оккупации, об аннексии. Отнюдь не только украинские. Западники тоже свой писклявый голосок подали».

Сергей Казимирович вновь посмеялся, уже расслабленно.

«Я тогда в экономическом университете учился. Но когда увидел этих солдат, этих мужчин, защитников Родины, во мне что-то щёлкнуло. Получив российский паспорт, я сжёг украинский, бросил университет и отправился в военное училище. Мама была резко против, говорила, мол, зачем мне вся эта муштра, служба, а вдруг меня убьют? Женский трёп, короче. А папа, бывший лейтенант Советской Армии, наоборот, тепло встретил моё решение. Учился я хорошо, стал профессиональным военным, получил звание капитана морской пехоты. А потом, в две тысячи двадцать втором году, началась Третья Мировая война. Дальше ты, в общем-то, знаешь».

«А как вы к войне относились? Со страхом? Или, быть может, что-то другое тогда вас обуревало?»

«Мной тогда двигало желание отомстить. Отомстить за брата, отомстить за убитых детей и рабочих Донбасса, который кошмарили с того же две тысячи четырнадцатого

года, за всю ту ложь, за клевету, за то, что они радуются проливающейся крови русских людей. Эти люди, когда-то бывшие моими соотечественниками, превратились в настоящих животных, не знающих ничего святого, плюющихся во всех и вся своей желчью, циничных и жестоких, способные на любой гнусный поступок, лишь бы насолить своему соседу. Они реставрировали нацизм, с которым боролись мои предки, и я просто обязан был их наказать. Я обязан был убить каждого, кто повернёт оружие в сторону моей Родины, подарившей мне жизнь, свободу и смысл существования. Я знал, что моя страна, Россия, является справедливой, что она выступает против несправедливой и жестокой гегемонии американцев, этого «порядка, основанного на правилах», где правила пишут «джентльмены», сидящие в «саду», который окружают «джунгли». И я наказывал их. Я командовал положенной мне ротой умело, я защищал Запорожье от вражеских атак, я защищал союзную Белоруссию от нападений орд альянса НАТО, мои бойцы не давали им спуска, сжигали их танки, уничтожали их солдат. Западники кичились своей мощью, но их танки банально тонули в наших болотах, их бойцы боялись штурмовать наши позиции…»

Сергей Казимирович вздохнул.

«Не скажу, конечно, что было легко. Даже не посмею преувеличивать. Враг был силён и коварен, я много сослуживцев потерял, сам был ранен, едва в плен однажды не попал. Повезло тогда, что я решил чуточку выждать, прежде чем мне пришла в голову мысль застрелиться. В плен попасть тогда значило, что тебя замучают эти животные просто за то, что ты русский, а не потому что у тебя есть ценные сведения. Меня бы замучили и за то, и за другое».

Сергей Казимирович вновь вздохнул, но я словно бы почувствовал улыбку на его невидимом лице.

«Я прошёл войну с первого до последнего дня и вернулся победителем. После неё я смог вернуться к моей любимой Лене, родить Ваню и Светку, смог взрастить в них патриотов, что готовы трудиться и сражаться за Родину, что смогут вернуться домой. Более того, я писал книжки для детей, воспитывающие в них эти положительные чувства. Это самое главное. Это у наших врагов «зольдат дольжен воеват и умират», а наш солдат должен вернуться домой, должен растить детей и трудиться. Я вижу, что и сейчас так. И это хорошо. Это значит, что Россия будет жить. Маленькие люди творят историю каждый по-своему. Кому-то суждено убить десять врагов, не дать им возможности убить наших. Кому-то, к сожалению, суждено погибнуть, но, быть может, его смерть спасёт десятки или сотни жизней. А кому-то суждено убить лишь одного, но важного настолько, что его смерть спасёт миллиарды жизней. Как тебе, например».

Я улыбнулся и даже ощутил значимость своего присутствия в логове врага. А ведь верно говорит Сергей Казимирович – то, что я сделаю, действительно может спасти многих-многих людей, может ослабить врага и приблизить победу. Не в этом ли суть того, что задумал Евгений?

«Знаете, Сергей Казимирович, я хочу сказать вам спасибо. Искреннее спасибо. Ваш вклад в жизнь России трудно переоценить: вы участвовали в Третьей мировой, вы писали книги и спасли нашу страну на Новомосковии от гнева драконов-карателей. Я счастлив, что вы мне помогаете. И я хочу равняться на вас и сделать столь же значимые поступки, что отразятся на истории нашей Родины».

Я словно бы почувствовал прикосновение руки Сергея Казимировича к моему плечу.

«И ты это сделаешь. Я помогу тебе. Всегда буду помогать».

Вечерело. Мы уже почти вернулись домой, в мирный уголок. Я почти не торопился, дурное настроение после разговора с Сергеем Казимировичем улетучилось.

– Света! – войдя в комнату, позвал я свою драконью супругу, лениво разлёгшуюся на лежанке. – Ну что, как дела?

Света-драконица резко подняла голову и чуток испуганно посмотрела на меня. Наверное, я по незнанию разбудил её.