Под лучами Мираса

Громов Егор

– Ты хоть понимаешь, что я сильно рискую? Да, мне нужны смертники, но какая вероятность, что этот парниша протянет больше месяца? А во-вторых – беру я его на шахты, а не им отправляю, а это другая цена. Он обычный, его ценность почти ноль.

– А меня это не волнует, – грубо ответил торговец и ещё сильнее оскалившись повёл руку в карман.

– Скииф!

Лицо этого худощавого, и на вид замкнутого человека резко поменялось. По татуировке на шее полезла напряжённая вена. Он начал медленно сближаться с торговцем.

– Сканер не сломай.

– Не сломаю, только шею.

На что торговец резко потянул из кармана ухватившуюся за оружие руку. Но как только показалась рукоятка пистолета, рука замерла, словно в секунду потеряв весь кислород в мышцах – Скиф сделал рывок, и его рука

вцепилась в шею торговца. Вены напряглись, его рука, прямо на глазах, от напряжения, начала увеличиваться в размерах. Послышался звук упавшего из руки пистолета. Все замерли.

Торговец начал задыхаться. Хват был настолько силён, что на месте, где впивались ногти, пошла кровь, а ноги немного оторвались от земли, – и вот он уже словно тряпка болтается на вытянутой руке. Другие, кто был с ним даже не успели потянуться за оружием. Рой и оставшиеся двое уже достали пистолеты и нацелились на них.

– Хххх.. с… осссс. С… с

– Ссссс – не знаю, что ты там пытаешься проскрипеть, но «Я согласен» отлично подойдёт, – еле слышно прошептал он ему на ухо.

– Сссогллассен.

Скиф отпустил его. Тот закашливаясь упал на колени.

Они рассчитались – руки жать не стали; было видно, что торговец был рад, что остался жив. Скиф взял мальца за шкирку и лёгким движением руки закинул в грузовик. Они уехали, оставив только следы от колёс и капли крови из разбитого носа.

Тоджо ещё не знал, что ожидает его впереди, а ожидала его Пустыня Плача, где, за огромным массивом дюн находились шахты, ровно в самой горячей точке планеты, куда его и повезли. Почему это место называется Пустыней Плача? Возможно из-за страданий, которые приносит сотням молодых людей, находящихся на шахтах и добывающих минералы. Или потому что это единственная пустыня где периодически идёт дождь. Всего лишь раз в месяц, – не больше, – оставляя после себя густой, зыбучий песок, который затягивает любого, кто пытается пройти по нему: так там пропало много пленных с шахт, которые по наивности пытались сбежать или которых ради развлечения выпускали после дождя в самую пиковую жару (от которой нельзя укрыться, поскольку температура там запредельная, и достаточно быстро, не только уничтожает влагу, но и высушивает, любую возможную жизнь, ведь в самый жаркий сезон, в самый горячий час дня, температура там подымается до сто двадцати градусов от Мираса.

Глава 3

Тоджо очнулся. Сложно сказать, что первое его разбудило: шум или жгучие лучи мираса, которые накаливали всю поверхность. Он лежал на верхней площадке шахты, в своего рода забвении: вокруг огромное пространство, – в метрах ста к верху глубокий кратер, сверху вниз переходящий в пещеру; его просторные и жгучие края, единственный доступ к свету и свежему воздуху.

Всё произошло быстро. Сначала он почувствовал сильное жжение в глазах, словно лёг на крышу своего дома в безоблачный день, и даже на секунду, он подумал, что действительно в очередной раз забрался туда позагорать, и разморённый на лучах по обыкновеннию заснул.

Он открыл глаза, зажмурился и перекрыл рукою лучи. Пока свет рассеивался сквозь пальцы, Тоджо смог немного, хоть и нечётко, взглянуть на пространство, напомнившее ему пустой кратер вулкана, сердцевину которого вынули ложкой для мороженного. Секунда – и он услышал шум из смеси голосов и топота ног – он проморгал глазами, чтобы разогнать цветные пятна, мерцающие перед ним, зрение стало чище; Тоджо ощутил себя уже даже не в кратере, а в центре его жерла, выстеленного из горячих песчано-красных стен; cильный, разгоняющийся звук, вибрирующий по поверхности земли – хлопок в правом ухе – звон; снова в тумане; он опять закрыл глаза.

Следующий раз он открыл их от капающего на него дождя; и первое, что заметил, так это снятые с ног кроссовки. Ухо горело. Вокруг всё приведено в движение: десятки молодых ребят, как и он, но по виду уже несколько лет работающих на угольных шахтах, носились и собирали дождевую воду: кто в руки, кто в подобие бутылок, кто прямо в рот, а кто, сняв одежду сразу растирал её на грязном теле. В ушах ещё немного шумело, – «Как-будто меня ударили чем-то тяжёлым» , – он смотрел на всё вокруг сквозь некую дремоту… Непонятное чувство… «Кто-там?!». Он обернулся на ощущение, – сердце забилось ещё сильнее, – в сторону смотрящего на него. Парень его возраста, упиревшись плечом в камень, в паре метров от него, лежал и смотрел в его глаза своими гнилыми зубами; улыбался, иногда сплёвывал…

– Ну чего смотришь, новенький? – скривился в глупой улыбке он и также неожиданно исчез, словно растворился в тумане, толпе людей. Словно это было иллюзией, – «Или я опять вырубился?»

Еле поднявшись, весь вымокший, Тоджо, решив не оставаться под самым ливнем направился искать более сухое и менее людное место. Он шёл мокрыми, острыми камням, в поисках чего-то укромного, безопасного… Ступни набивало камнем, ноги воспалялись! Голова трещала, на щеке и ухе был виден мощный, сплошной синяк от удара чем-то тяжёлым; в глазах всё ещё немного плыло, отчего он часто оступался, старался за что-то удержаться, но не находя опоры только терял баланс, – он был в состоянии дезориентации. Наконец, найдя место в небольшом проёме, – а скорее просто в него забредши, – он уткнулся головою в тёплый камень, закрыл глаза и уснул.

Глава 4

Проснулся Тоджо, когда дождь уже закончился и его следов почти не осталось: камни под ногами совсем сухие, а раннее присутствие дождя, выдавала лишь мимолётная свежесть ещё немного влажного воздуха, – минута, – и он сменится на привычный, плотный и сухой воздух. Все вокруг уже были приведены в движение, – подростки возрастом в шестнадцать-восемьнадцать лет, – но с лицами озадаченных взрослых: грустные глаза, вымоченные в грязи руки, порезы, которые уже немного гноились, одежда что тряпьё и полное отсутствие надежды в эмоциях… опущенные глаза. Но как не парадоксально, несмотря на изношенный и истощённый вид, достаточно многие передвигались уверенно и шустро, временами надламывая и выпивая небольшие капсулы с голубоватой жидкостью, видимо и придающей им силы, – «Иначе зачем их пить?» – делали они это осторожно, быстро и до последней капли. Что они пили было до конца неизвестно, но с уверенностью можно было сказать, что это некий допинг, который поддерживал их способности активно передвигаться и работать. Если спросить любого принимающего его, он бы сказал, что тот даёт заряд энергии и настроения, которых так не хватает внутри. Также принимающий может пожаловаться, что со временем, переставая принимать эту жидкость, уже не можешь чувствовать себя бодро без неё, более того, желание получить её, её значимость для организма намного больше и побеждает чувство голода и жажды. «Поэтому, это отличное средство, чтобы подавлять дух бунтарства, заставляя работать за капсулу, без которой они уже не могут», – как-то было услышано ночью в диалоге двух охранников наверху.

Конечно, её никто не принуждает принимать, – их просто спускают вниз тем, к кому нет замечаний, – а поскольку без неё, на корке сухого хлеба и стакане воды, уже через пару месяцев работать становится почти невозможно: кости ломит, суставы скрипят, – желающие быть покладистым появляются сами. Что касается охраны, им совсем нету дела до происходящего внизу. Иногда, интерес появляется лишь тогда, когда начинается очередная драка за корку хлеба, за которой они с удовольствием наблюдают и делают ставки. Изредка, когда им совсем скучно, стоя на балконе, они скидывают корки вниз и смотрят как «птицы» снизу, толпами налетают, а затем склёвывают пыльные куски. Вниз они почти никогда не спускаются, только в случае крайней необходимости (если кто-то перестал работать). Так они постоянно наблюдают за происходящим с балконов, расположенных под ободком кратера.

В этом ужасающем и захватывающем воображение (скорее от своей нереальности) месте и проснулся Тоджо. Ощущения создались очень странные, он не мог понять: толи он спал, толи последние дни был в обмороке, зрение уже не было заблюрено, но тяжесть в голове никуда не ушла, в добавок, спавши на земле, а затем попав под дождь, вся грязь размылась на нём и застыла уродливым и раздражающим кожу рисунком; но чувство дискомфорта он от этого не испытывал, состояние стресса было настолько велико, что его нервная система не давала ему и секунды, чтобы отвлечься на что-то маловажное для неё.