Под Луной
Шрифт:
– Хорошо знакомы? – раскуривая трубку, поинтересовался Фрунзе.
Склянский, как ни крути, зампред Реввоенсовета республики и не последний из членов ВЦИК.
– Не друзья, если вы это имеете в виду, – Кравцов скрутил самокрутку и, зажав ее в углу рта, потянулся за спичками. – Скорее взаимная симпатия. Но за меня мог высказаться и начфронта Егоров или Владимир Ильич… Вариантов много, но единственно правильного я не знаю.
– А так всегда бывает, – неожиданно улыбнулся Фрунзе, и как раз в этот момент, вслед за легким стуком в дверь, в салон вернулся ординарец. Он принес два стакана чая, сахарницу с колотым сахаром, вазочку с печеньем и тарелку с бутербродами.
Кравцов обратил внимание, что посуда в салон-вагоне не разномастная, стаканы в серебряных подстаканниках, а бутерброды сделаны из хорошего ржаного хлеба с полукопченой колбасой.
– Спасибо, – поблагодарил он ординарца и, пыхнув самокруткой, потянулся к сахарнице.
– Вы знали Махно? – Кравцов отметил, что Фрунзе назвал комбрига по фамилии, хотя по нынешним временам его "приказано было помнить" исключительно как героя Гражданской войны. Комбриг-Три Заднепровской дивизии Махно, начдив Двадцать пятой дивизии Чапаев или Сорок четвертой – Щорс… Герои… мертвые…
"Может быть, и Командарму-Восемь Кравцову следовало остаться с ними?" – мысль не лишенная бравады, таящая в глубине своей обычный человеческий страх.
Азин, Кравцов, Миронов… Наверняка и еще пара-другая мертвых командармов наберется. Война большая, людей много.
– Я знал Нестора Ивановича, – сказал он вслух, размешивая сахар в стакане.
– Какой он был? – Фрунзе тоже не пил чай в прикуску.
"Какой?"
Кравцов вспомнил весну девятнадцатого. Уже началась травля. Харьковские "Известия" напечатали насквозь фальшивую, мерзкую статью "Долой махновщину", командующий Украинским фронтом Антонов метал громы и молнии…
Здравствуй, Макс! – сказал Махно, входя в разбитое здание вокзала, где Кравцов разместил свой штаб.
Невысокий, худощавый, комбриг казался моложе своих лет. Темные глаза выдавали энергичный и быстрый ум.
Раздавят, к бесу, – ухмыльнулся он, подходя к вставшему навстречу начдиву. – Прут и прут, а у меня и снарядов уже не осталось, и патроны…
Казалось, Нестор шутит. Но какие там шутки! Положение, и в самом деле, сложилось критическое: Деникин наступал по всему фронту, и Красная Армия откатывалась к Москве. Однако здесь и сейчас, на этом конкретном участке жестокой войны "бандиты" Махно держали фронт…
"Каким он был?"
Но на самом деле вопрос Фрунзе о другом. Каким мог стать Нестор, если бы не шальная пуля тогда, в ноябре двадцатого?
– Он был сложным человеком, – Кравцов чувствовал, что может сказать то, что думает. Ну, почти все.
– Идеалист, разумеется, учитывая обстоятельства его жизни, – Кравцов отпил немного горячего чая и не без раздражения покосился на бутерброды. – Однако и превосходный политик, отличный тактик маневренной войны, отменный организатор… Жаль, что Нестор Иванович так и не смог найти дорогу к нам. Я имею в виду коммунистов-большевиков.
Пожалуй, последняя фраза была лишней. Но, что сказано, то сказано. Само как-то сказалось…
– Лев Давыдович Махно не любил, – Фрунзе по-прежнему смотрел прямо на Кравцова. – Не доверял, и, наверное, не напрасно. Махно – не наш. Крестьянский вождь, остальное – от лукавого. Назовись он хоть социал-демократом, хоть трудовиком, а все равно не с нами он был. Хотя до времени и не против нас.
– Да, – согласился Кравцов с очевидным. – Так и есть, но вы спросили, каким он был. Я попытался ответить.
– Вызывал симпатию? – пыхнул трубкой Фрунзе.
– Скорее располагал к себе.
– А говорят, бандит…
– Сам никогда, – покачал головой Кравцов и, затушив окурок, все-таки взял с тарелки бутерброд.
Колбаса пахла чесноком. И от этого запаха рот Кравцова непроизвольно наполнился слюной.
"Прямо как собака Павлова…"
– Он был человек чести, – сказал бывший командарм, возвращая Фрунзе твердый взгляд. – За разбой, насилие расстреливал. Уважительно относился к женщинам, не был антисемитом… Много у нас таких командиров?
– Опасные вещи говорите, товарищ Кравцов, – усмехнулся чем-то, несомненно, довольный командующий. – Ну, вам как бывшему покойнику пока можно. Однако в дальнейшем я бы на вашем месте воздержался. Да и сейчас. Со мной – одно дело, а… гм… с кем-нибудь еще – не советовал бы.
– Понимаю, – кивнул Кравцов и откусил приличный кусок хлеба с колбасой, лишая себя возможности продолжать разговор.
– Я читал ваши "сочинения", – Фрунзе не возмутился и продолжал говорить, как ни в чем не бывало. – Весьма занимательные, надо сказать, обзоры. Содержательные и написаны хорошо. Но вам, Макс Давыдович, не помешало бы подучиться… Как смотрите, товарищ Кравцов, если мы вас в Академию РККА пошлем, в Москву?
"В Москву?"
Перед глазами сразу же встало лицо Рашели… Она смотрела на него, словно бы спрашивая с укоризной, и ты еще сомневаешься?
– Согласен, – прожевав кусок, ответил бывший командарм.
– Ну, вот и отлично! – еще шире улыбнулся Фрунзе. – Тогда вы, товарищ Кравцов, едете со мной. Я как раз в Москву… А вернетесь после учебы, лично буду рекомендовать вас на корпус. Лады?
Москва встретила дождем, вернее, грозой. Пока грохотал гром, и молнии гвоздили темный город, Максим Давыдович оставался в бронепоезде Фрунзе. Сам командующий уехал буквально за несколько минут до того, как хлынул ливень. Его ждал известный своей педантичностью Троцкий, и Фрунзе счел за лучшее не входить с Предреввоенсовета Республики в конфликт по пустякам. Любит точность, будет ему "швейцария"… А Кравцов задержался, предпочтя плотный завтрак в поезде командующего путешествию через полгорода на своих двоих да еще и на голодный желудок. Ему спешить некуда, вот он и стоял в тамбуре пульмановского вагона, предназначенного для порученцев и штабных, курил и смотрел на льющуюся с грозных небес воду. Ему было о чем подумать. Как ни крути, с приездом в Москву для Кравцова опять начиналась "новая жизнь". Здесь, в столице, его ожидали встреча с Рашель и неопределенность судьбы. И то, и другое ощущалось как нечто накрепко вплетенное в саму основу его нынешнего бытия, и как таковое с трудом постигалось – если было вообще возможно для охвата – быстрой и поверхностной по своей природе человеческой мыслью.
"Экзистенциализм однако…"
Гроза выдохлась вдруг. Лениво упали на мокрую землю последние крупные капли, небо неожиданно очистилось, и солнечные лучи заставили засверкать мокрую листву липы, росшей совсем рядом с железнодорожными путями. Кравцов отбросил окурок, закинул за спину вещмешок, и, пожелав всем, кто оказался рядом, "счастливо оставаться", отправился искать Академию РККА. Впрочем, все оказалось куда сложнее, чем он мог себе вообразить.
Начать с того, что Кравцов практически не знал Москвы. До революции побывать в Первопрестольной не сподобился, а во время Гражданской приезжал обычно не один и каждый раз как-то устраивался. Не то теперь. Кравцов лишь в самых общих чертах представлял, что Военная Академия РККА находится где-то на Воздвиженке, и что это "где-то" территориально примыкает к Александровскому саду, а значит и к Кремлю, в котором Макс Давыдович как раз бывал неоднократно. Предполагал он так же, что дорога туда от Брянского вокзала неблизкая, но и вообразить затруднялся, как намучается, выспрашивая у хмурых и немногочисленных прохожих дорогу через путаный лабиринт чужого города.