Под маской хеппи-энда
Шрифт:
– Тогда зачем вы меня выслеживаете? – спросил голос и прибавил пару непечатных американских ругательств.
Внезапно до моего разумения дошло: на меня вовсе не бандиты совершили нападение – за спиной стоит красавица Таня Ларин! Каким же я был наивным – она специально свернула в проулок, чтобы иметь возможность взять меня на мушку!
– Таня, если позволите, я вам немедленно все объясню, – произнес я и тотчас пожалел об этом: бандитка дала мне подзатыльник, да такой, что я застонал от боли.
– Откуда тебе знать мое имя? – спросила
Не в состоянии выносить, как она уродует наш великий и могучий, я уже по-английски ответил:
– Произошла какая-то ошибка, вы обознались, мисс...
– Ври, ври, да не завирайся! – заявила по-русски Таня, видимо, как и некоторые представители волны эмигрантов, обожавшая русские фразеологизмы, вставляя их где следует и, по большей части, где не следует. – Ты знаешь, как меня зовут, следил за мной от отеля... Я что, по-твоему, слепая? Ты преследуешь меня!
А я-то думал, что мне удалось остаться незамеченным! Да, когда дело имеешь с матерыми преступниками, лучше не зазнаваться. Получается, что все это время жертвой был я, а не Таня!
– На полицейского или агента ФБР ты не похож, – тем временем рассуждала вслух она, – да и слишком старый, тебе за семьдесят. Бэзил Бэскакоу, Бэзил Бэскакоу... Какое-то знакомое имя. Ты политик, что ли? В русском конгрессе сидишь?
– Слава богу, нет, – с достоинством ответил я, – но предложения от двух партий были. Таня, разрешите все вам объяснить. Но только пообещайте, что не будете стрелять в меня, пожилого человека, к тому же лауреата Нобелевской премии. Ведь за убийство здесь, во Флориде, могут отправить в камеру смертников.
Мои слова о Нобелевской премии и камере смертников возымели нужный эффект, и давление стали на мой позвоночник исчезло. Однако мне пришлось, так и не поворачиваясь лицом к Тане, рассказать обо всем, что произошло в прошедшие дни. Упомянул я и о том, что мы с ней уже встречались, и живописал, как она огрела меня мешком с отмычками и похитила мой автомобиль.
Наконец мой рассказ был завершен, но ответа от Тани не последовало. Очень осторожно, опасаясь выстрела, я обернулся; мне все казалось, что никакой Тани за моей спиной сейчас не окажется, ведь она могла давно сбежать. Однако нет, девица была все еще там.
– Если бы я сама не столкнулась с тобой, то, конечно, не поверила бы ни слову, – изрекла она. – Сними панаму и очки, нобелевский лауреат!
Я повиновался, покоробленный тем, что девчонка, которая была младше меня в два с половиной раза, нахально тыкает. Вот она, современная молодежь, никакого почтения к заслуженным сединам и лысинам!
– Ну да, точняк ты, – заявила Таня и вручила мне портмоне. – А теперь, мистер Бэскакоу, бери руки в ноги и дуй отсюда по Малой Спасской колбасой...
– Катись, а не дуй, – поправил я Таню. – И вообще правильнее будет сказать «бери ноги в руки» и «катись колбаской по Малой Спасской». Не следует нарушать фразеологический узус!
Что такое фразеологический узус, она понятия не имела, а только сказала:
– Хватит разговоров. По-хорошему тебя надо бы кокнуть, но я не кровожадная. Да и ты сам замешан в этом деле, в полицию или в ФБР стучать не будешь. Так что отправляйся обратно в аэропорт и лети назад в Нью-Йорк.
Пряча портмоне в карман, я упрямо заявил:
– Но прежде я хочу узнать, кто убил Джинджер и Филиппа! Вы ведь что-то видели и что-то знаете?
Девица ничего не ответила, а я, осененный внезапной догадкой, воскликнул:
– Ну конечно, вы были там! Вы – единственный свидетель! Вы должны мне помочь...
– Ничего и никому я не должна, – резко ответила Таня. – Ну, мне что, дважды повторять? Бери такси и дуй в аэропорт. Или мне придется применить силу!
Я посмотрел на небольшую сумочку, висевшую у нее на плече (там она и прятала оружие), и храбро ответил:
– Вы не убили меня тогда, около особняка Филиппа. Не убили и сейчас. Вы же понимаете, что я вреда вам не принесу. Я только хочу знать правду! И, собственно...
Шальная мысль возникла в меня в мозгу – наверное, на мою мозговую активность благоприятно действовало жаркое флоридское солнце.
– Что вы сами-то здесь делаете, Таня? – продолжил я. – Только не говорите, что прячетесь от полиции! Ведь по официальной версии Филипп застрелил Джинджер, а потом сам покончил с собой. Следовательно, никто не может предъявить вам обвинение. Вы же сами что-то ищете! Да, точно, вы что-то знаете и прибыли в Майами, дабы провести самостоятельное расследование. Так же, как и я!
Девица прошипела по-английски:
– Мистер, вам же русским языком было сказано – убирайтесь прочь подобру-поздорову! Я умею быть очень жестокой.
– Нет, сомневаюсь, Таня. Вы прелестная молодая женщина, которая... – начал я и так и замер с раскрытым ртом, потому что почувствовал страшной силы удар, обрушившийся мне в солнечное сплетение. В глазах потемнело, я не мог вздохнуть и выдохнуть. Мерзавка ударила меня, безоружного и беззащитного пожилого человека, знаменитого писателя, лауреата Нобелевской премии!
Я мешком осел на асфальт, а Таня, склонившись надо мной, прошептала:
– Ну что, мистер, убедился в том, что я могу применить силу? Значит, так, повторяю в последний раз для нобелевских лауреатов, не особо отягощенных интеллектом: берешь такси, едешь в аэропорт, улетаешь в Нью-Йорк и сидишь там тихо, аки мышь. О том, что меня видел, забываешь тут же, на месте.
И, развернувшись, моя обидчица прошла прочь. Я же несколько секунд пытался подняться на ноги. Наконец мне это удалось. Сгорбившись, делая крошечные шажки и ловя ртом горячий воздух, я поплелся за Таней. Та, обернувшись, заметила меня, показала кулак, но я упорно двигался вслед за ней. Я имею точно такое же, как и она сама, право узнать, кто стоит за убийством Филиппа и Джинджер! И Тане что-то известно, даже, как мне кажется, очень многое, и я должен выяснить, что именно.