Под маской скомороха

Гладкий Виталий Дмитриевич

– Нам бы чего-нибудь откушать, – мрачно заявил Спирка. – Со вчерашнего дня не емши…

– Укатали сивку-бурку крутые горки! – хохотнул Волчко. – И то верно – любовью сыт не будешь. Похоже, брат, Милава выжала тебя досуха.

– Заткнись, Рожа! – огрызнулся Спирка. – На себя оборотись. Сам хорош – утром тебя за ноги из клети ташшили. Без помощи Некраса подняться не мог.

– А не пошел ты!.. – озлился заводной штукарь.

– Цыц, сукины дети! – гаркнул Жила. – Ратша, веди нас в корчму. А то они перегрызутся с голодухи, как собаки.

– Есть тут одно укромное местечко… – Было видно, что Ратша колеблется.

– Ну и за чем остановка? – недовольно глянул на него атаман.

– Боюсь, што там меня могут узнать. Корчемник точно опознает, какую машкару не надень, он, как змей подколодный, скрозь землю видит, но Чурило (так его кличут) свой человек, не выдаст, не в его интересах. А вот ежели меня раскусят корчемные ярыжки, среди которых могут быть доносчики, тогда будет худо.

– Не боись. Тебя нонче сам леший не узнает.

Ратша что-то буркнул себе под нос, тяжело вздохнул, натянул поглубже на голову изрядно тронутый молью войлочный колпак и решительно начал пробираться через толпу, которая почтительно расступалась, узрев калик перехожих, среди которых были слепцы и древние старики. Действительно, его было трудно узнать. Кроме старческой бороды Ратша наложил на лицо грим, изображавший морщины, и горбился, старательно пряча свою физиономию от нескромных взглядов.

Он долго водил калик по узким кривоколенным улочкам и переулкам, меся грязь (в Новгороде не все улицы были вымощены дощатыми настилами, только главные), пока ватага не оказалась в тупичке возле ворот, в которых была прорезана калитка и оконце, закрытое ставнем с обратной стороны. Немного помедлив, Ратша решительно постучал в ворота, притом явно условным стуком.

Оконце распахнулось сразу же, будто калик ждали. Заросшая бородищей разбойная рожа некоторое время с сомнением разглядывала калик перехожих, но, узрев гусли, которые Спирка нарочито передвинул со спины на живот, недовольно буркнула:

– Шляются тут… разные. Заходите, коль вас нечистый принес.

Калитка, звякнув засовом, отворилась, и ватага зашла на просторный двор, со всех сторон огороженный высоким забором. Прямо напротив ворот стояла просторная изба, подле нее валялся вдрызг пьяный ярыжка, лицо которого заботливо вылизывал дворовый песик, а его товарищ, цепляясь за стены, делал попытки встать на ноги. Похоже, земля притягивала его со страшной силой; он падал, ужасно сквернословя, но снова и снова пытался встать на ноги с неистребимым русским упрямством.

Их встретил привратник – если так можно назвать корчемного вышибалу – косая сажень в плечах. Такому бы в самый раз записаться в гриди, стать у него была, что надо, – богатырская, да вот только на его физиономии, заросшей рыжими волосами по самые глаза, явно были видны следы вырождения. Привратник был не русич; скорее всего, родом из племен емь [39] или сумь [40] , как определил Некрас Жила. Ему доводилось иметь с ними дело. В прежние времена емь и сумь даже приходили воевать на новгородские земли, но теперь жили мирно, а часть их вообще породнилась с новгородцами и растворилась в народе русском, напоминая о своем существовании лишь внешностью.

39

Емь, ямь – карельское племя с северного побережья Ладоги.

40

Сумь, суоми – прибалтийско-финское племя. Вместе с емью и западными карельскими племенами суоми образовали финскую народность.

– Топайте… туды, – недружелюбно указал привратник на приоткрытую дверь избы.

Из двери на калик перехожих дохнуло кухонным чадом, духом кислых щей, перегаром и запахом крепкого мужского пота. Впечатлительный Спирка, привычный к чистому воздуху и свежей еде, приготовленной на костре, поморщился, из-за чего на его курносом носу явственно проступили рыжие веснушки. Ратша, сообразив, почему Спирка недоволен, насмешливо глянул на гусляра и подтолкнул вперед со словами:

– Сам просил, где бы откушать. Шибко не переживай, кормят здесь сытно. А што дух такой, хоть святых выноси, да грязи хватает, то уж извини, брат, – корчма-то тайная, кончанский староста сюда для проверки не заглядывает. Зато у Чурилы – как у Христа за пазухой. Ешь, пей, сколько влезет, только денежки плати. Знающие люди идут к нему со всех концов – у Чурилы еда и выпивка дешевле. А уж для татей и разных темных людишек здесь и вовсе раздолье, потому как к Чуриле приставы носа не кажут. Хитер, бес, знает, кому можно подмазать…

Некрас Жила с пониманием кивнул. Тайная корчма – этим все сказано. Долгое время корчма была «вольной». Кто имел желание, а также небольшую сумму денег для почину, тот и заводил корчму, при этом ни о каких налогах и сборах в пользу власти не было и речи. Вольная корчма в Новгороде не только поила и кормила народ, но была еще и местом, где люди судили-рядили о делах насущных, а затем, приняв решение, шли к Софийскому собору, чтобы выразить свою волю на большом вече.

В конечном итоге ушлые новгородские посадники смекнули, где находится бездонная кладезь для пополнения казны, и вольная корчма сначала была обложена большой пошлиной, затем стала общественно-городской и, наконец, перешла в наследственную собственность богатых арендаторов, которые были в состоянии заплатить немалый налог. А платить было с чего. Там, где появлялась корчма, всегда становилось многолюдно, начиналась широкая торговля и кипучая деятельность, а значит, росли и доходы корчемника. Невзирая на постоянно увеличивающиеся подати и притеснения, владельцы податных корчем непомерно богатели, приобретая за короткий промежуток времени целые состояния.

С введением немалой пошлины многие корчемники – из небогатых – ушли в тень. Тайное корчемство стало повсеместным. Тайная корчма из заведения народного, богоугодного, превратилась в место для скорой наживы. В ней стали спаивать и развращать народ. Звание корчемника из высокого и почетного постепенно превратилось в низкое, позорное. Тайных корчмарей жестоко преследовали, налагали на них ужасные кары, отлучали от церкви, но ничто не помогало. Из-за гонений тайные корчмы вынуждены были перебраться в более глухие и недоступные преследователям места – в подвалы и на задворки.

Народу в тайной корчме Чурилы было немало. С виду неказистое строение оказалось на удивление просторным. Потолки в нем были низкие, а оконца, затянутые бычьими пузырями, давали так мало света, что в корчме царил полумрак. Калики перехожие, пока добрались к свободному столу, отдавили несколько ног. К удивлению, никто из обиженных даже голоса на них не повысил. Вскоре все разъяснилось – калик опознали. А в таких заведениях нищие странники пользовались всеобщим уважением.

Их обслужил сам Чурило, хотя у него был отрок на побегушках. Ратша старался держаться как можно незаметней, отодвинулся в самую густую тень, подальше от жирового светильника, который света давал немного, а чадил немилосердно. Но Чурило все старался заглянуть под его колпак, когда расставлял миски с едой и кружки. «Учуял-таки паленое, пес смердячий! – гневно подумал Ратша. – Вишь-ко, как свои зенки выкатил, черт лупатый».

Глаза у Чурилы и впрямь были огромными – бычьими. Да и сам он своей массивной фигурой смахивал на бодливого быка, которому рога пообломали. Чурила был лохмат, черен, как галка, но бороды и усов не носил, из-за чего смахивал на ганзейца [41] или гречина [42] . Одевался он небрежно, тем не менее его платье было не из дешевых. Чурило вел дела с ушкуйниками, ссуживая их деньгами, на чем и обогатился. Мало кто в Новгороде знал, что он тайный корчемник. Якшаться с ушкуйниками не зазорно было даже боярам, и разбойники служили для темных делишек Чурилы надежной ширмой.

41

Ганзеец – представитель Ганзейского союза (Ганзы), который держал в своих руках всю торговлю на Балтийском и Северном морях и располагал монопольными привилегиями в других регионах. Союз возник в результате договора Любека с Гамбургом в 1241 г. Членами Ганзы в разное время были более 200 больших и малых городов, расположенных главным образом в бассейне Северного и Балтийского морей. Ганза была стратегическим торговым партнером средневекового Новгорода. На рубеже XI–XII вв. в Новгороде уже существовала торговая фактория Ганзы, которую основали купцы из Готланда – так называемый Готский двор с церковью Святого Олафа; новгородцы называли ее «Варяжской божницей». Несколько позже немецкие купцы-ганзейцы основали в Новгороде Немецкий двор.

42

Гречин – грек.