Под маятником солнца
Шрифт:
Казалось, она взяла себя в руки – разгладила юбки и заправила за ухо выбившуюся прядь волос, тайком смахнув слезу.
– Я не плачу, – тихо произнесла мисс Давенпорт. – Не могу. А это всего лишь привычка.
– Я всего один раз была в Лондоне, – заметила я.
– Он просто великолепен, – оживляясь, с жаром подхватила она. – Нет другого такого места. Даже здесь. Ничего подобного.
Невозможно было сказать, небеса разверзлись над нами или это мы въехали в бурю, но едва первые капли упали на карету, мисс Давенпорт попросила закрыть окно. Дождь, коснувшийся моей руки, был до омерзения теплым. Но прежде чем я успела удивиться подобной странности, порыв ветра охладил брызги воды.
Наш экипаж замедлился, с чавканьем увязнув в грязи. Кучер спустился с козел на крыше, чтобы повести лошадь под уздцы.
Прошло несколько часов, прежде чем дождь ослаб настолько, что я смогла снова приоткрыть окно
Значит, север был там.
Похожий на саван туман застилал все, что находилось за пределами болезненно-желтого света фонаря. Создавалось странное ощущение пустоты. Привычный птичий гомон или шелест листьев, которые я столь часто принимала как должное, попросту исчезли. Я убеждала себя, что это ничем не отличается от того ощущения оторванности от мира, которое сопутствует любой буре. Что тишина – всего лишь непримечательная иллюзия, рожденная ветром и дождем, терзавшими экипаж.
В клубящейся пелене шевелились таинственные тени. Резкие линии, упиравшиеся в небо, наводили на мысль о суровых скалах и узких ущельях. Громады сменяли друг друга, и хотя я старалась не представлять их, мое воображение непроизвольно заполняло серый пейзаж, простиравшийся впереди. Полузабытые гравюры из «Путешествий капитана Джеймса Кука» и экзотические видения из «Зарисовок Нового Мира» начали заселять все вокруг.
И вот я уже различала в клубах густого тумана бесплотные лица сильфов, глазеющих на меня, и силуэты резвящихся гномов, чья походка в моих фантазиях походила на важную поступь ланкаширских кур.
– Вон, теперь вы можете его увидеть! – Голос мисс Давенпорт вывел меня из задумчивости. Она указывала на дом моего брата.
Я моргнула. От звука ее голоса туман раздвинулся, словно занавес.
В своих редких письмах Лаон называл это место пансионом, и, несмотря на громкое имя – Гефсимания, – я не ждала ничего особенно грандиозного. Но сливавшийся с завесой дождя дом превзошел бы и куда более смелые ожидания. Это был не особняк, а скорее замок – переплетение шпилей и устремившихся к небу контрфорсов на вершине скалистой горы. Каждый камень причудливого здания выражал презрение к самой идее эстетической привлекательности и практической пользы. Безмолвное и одинокое, оно слишком напоминало скелет, чтобы называться живописным.
Огромное сооружение снова исчезло за густым туманом и кронами деревьев.
– Гефсимания, – пробормотала я.
Ее ворота с обеих сторон подпирали угловатые башни из темно-серого камня, смотревшие на, казалось, бездонную пропасть.
Мы остановились. Не было слышно ни шагов, ни голосов, ни других звуков, кроме громкого лязга тяжелых железных засовов. Я рассматривала заросшие мхом и белладонной стены. Под грохот цепей поднялась решетка, пропуская нас вперед. Затем со скрипом открылись ворота, и мы попали на внутренний двор.
Когда я наконец вышла из экипажа и оглянулась на контуры осыпавшихся крепостных стен, на меня нахлынуло чувство тревоги, от которого было не избавиться.
Почему из всех мест, которые фейри могли пожаловать брату, они выбрали именно это?
Глава 2. Сестра в башне
Возможно, действительно существуют бесчисленные миры, которые вращаются вокруг бесчисленных светил, как описывала в своих стихах леди Кавендиш. И эти странствующие миры на самом деле могут быть сокрыты от нас ярким светом своих звезд.
Но Аркадия не из таких.
У Фейриленда нет солнца в том смысле, в каком мы его понимаем. Солнечный цикл с восходом на востоке и закатом на западе – зрелище совершенно чуждое для этих мест, ибо они не вращаются вокруг пылающего светила.
Представьте себе яркий фонарь, висящий на конце длинного шнура. Затем вообразите, что он, словно маятник, раскачивается над поверхностью, давая свет по очереди каждой из ее частей.
Поверхность – это и есть Аркадия, а фонарь – ее солнце. Таким образом, на окраинах Фейриленда солнце достигает наивысшей точки, а затем начинает обратный путь. Точка равновесия маятникового солнца находится вблизи центра Фейриленда, непосредственно над городом Пивот. Там почти никогда не бывает ночи, поскольку солнце расположено достаточно близко, чтобы давать хотя бы сумеречный свет.
Таким образом, периоды света и мрака – я не решаюсь использовать слово «день» – очень различны на всей протяженности Фейриленда и зависят от расположения места под маятником солнца. На два светлых периода и относительную темноту в городе Пивот идет один период в дальних пределах. Те же места, что расположены между ними, переживают длинный «день», за которым следует «день» короткий.
Это делает исчисление времени в Аркадии, мягко говоря, довольно сложным процессом. Предлагалось назвать «днем» одно полное колебание, независимо от того, сколько периодов света и мрака переживают те, кто находится под маятниковым солнцем. Непоследовательное насаждение этой идеи лишь вызвало путаницу в дальнейшем.
В Фейриленде есть нечто схожее со сменой времен года, когда дуга солнечного маятника уменьшается, но поскольку продолжительность колебания, как и у любого другого маятника, не зависит от дуги, она остается постоянной. Таким образом, на окраинах Фейриленда, которые получают меньше тепла и света, наступает период, напоминающий зиму.
Кроме того, как мне говорили те, чьи слова заслуживают доверия, солнце – это фонарь в буквальном смысле слова.
2
Адриен Гюйгенс – отсылка к Христиану Гюйгенсу (1629–1695), нидерландскому механику, физику, математику, астроному, изобретателю и одному из основоположников теоретической механики и теории вероятностей. Сэр Томас Рай-мер носит имя шотландского барда XIII века, персонажа кельтского фольклора Томаса Лермонта, также известного как Томас Рифмач (Thomas the Rhymer). В самой известной легенде о нем рассказывается, как Томас своей песней пленил сердце королевы эльфов, та отвезла его в волшебную страну и сделала своим возлюбленным.
Имя Коппелиус принадлежит песочнику из новеллы Гофмана «Песочный человек» – существу, усыпляющему детей и ответственному как за приятные сны, так и за кошмары.
В цитадель вели широкая, похожая на хищную пасть, арка и истертые ступени. За распахнувшейся красной дверью нас встретила темнота.
– Похоже, мы застали их врасплох, – сухо заметила мисс Давенпорт, проходя в дальний конец залы и раздвигая плотные шторы. Внутрь, прорезая тучи испуганной моли и танцующей пыли, резко и неожиданно хлынул свет.
Фойе, обшитое панелями темного дерева и окаймленное ажурными балконами, выглядело грандиозно. Изысканные деревянные панданы свисали с перекрестий арочных сводов, которые поддерживали потолок. Сплетение изящных изгибов напоминало птичью клетку. Мрачные лорды и леди взирали на меня с портретов, которым явно не подходили их рамы. Несмотря на вытянутые лица и пустые взгляды, нарисованные казались очень похожими на людей. Почти все поверхности покрывала собранная за несколько жизней коллекция потертых гобеленов и выцветших ковров.
Это была легендарная обитель, богатая история которой писалась на языке, понятном мне лишь наполовину. Однако швы в тех местах, где древняя каменная кладка встречалась с современной кирпичной, были заметны даже моему взгляду.
Лоскутное одеяло из разных стилей намекало на длинную череду предыдущих владельцев, каждый из которых проявлял собственный эксцентричный вкус. Каждая отметина в известковом растворе, каждое старое окно в еще более старой стене, каждое изменение и добавление кладки говорили о некоем великом прошлом.
В холле появился невысокий гоблиноид с крапчатой кожей цвета серебристой березовой коры. Он представился мистером Бенджамином Гудфеллоу [3] , а затем низко и неуклюже поклонился.
– Я… я не ждал вас так скоро, – произнес он, запинаясь и щурясь на меня сквозь очки в проволочной оправе. – Преподобный в отъезде.
– Лаон уехал? – Я попыталась подавить вспыхнувшую тревогу, припомнив полученные письма. – Я думала…
– Уехал-уехал, – ответил гоблиноид, кивая. – Очень далеко. И так долго отсутствует. Скоро вернется. А мы делаем, что должны. Делаем, что можем. Делаем и суетимся. Для гостей всегда готова комната в башне. – Его бормотание стихло, а лицо сморщилось от раздумий. – Вы ведь его сестра?
3
Фамилия персонажа (Goodfellow – славный малый) отсылает к древнегерманскому фольклору, который отчасти прижился в Англии, где существо, носящее это имя, из мрачного и пугающего стало веселым озорником. Так же его называют Паком. В «Сне в летнюю ночь» Шекспира Пак предстает слугой короля и королевы эльфов.