Под-Московье
Шрифт:
– Ну, ну, полно. Ты поправишься. Как же я без тебя?
– Да уж придется как-нибудь, – с ненавистью пробормотала она и опять опустилась на ворох тряпок.
– Вот и хорошо, – приговаривал старик, – отдохни, и будешь здоровенькой.
Он присел на какой-то мешок, привалившись к стене. Дыхание со свистом равномерно вырывалось у него из груди. Кирилл понял, что старик заснул. Женщина опять приподнялась на топчане и поманила его.
– Подойди поближе… трудно мне говорить. Ты откуда?
Кирилл послушно присел на топчан, отвернув голову и стараясь не обращать
– Я с Улицы 1905 года. Давай, я буду говорить, а ты молчи. Я, кажется, сам уже догадался, кто вы. На Баррикадной рассказывали про какого-то профессора, который приносил в метро зверей из Зоопарка. А ты его дочь.
– Ученица, – прошептала она.
– Ты больна. У вас какие-нибудь лекарства есть?
– Все просроченное, ничего не помогает.
– Давай я схожу на станцию и приведу врача?
– Нет! – с ужасом вскрикнула она. – Никто не должен знать про нас.
– Но меня-то старик привести сюда не побоялся, – удивился парень.
Женщина промолчала. Казалось, она в беспамятстве. Кирилл поднялся и принялся осматривать помещение. В дальнем углу была еще какая-то дверь. Он шагнул туда и оказался на небольшой площадке. Вниз вела ржавая железная лестница. Кирилл из любопытства спустился на несколько ступенек. Потянуло прохладой и сыростью, и он услыхал внизу журчание воды, а спустившись еще немного вниз, увидел нишу в стене, где лежал какой-то сверток. Сам не зная, зачем он это делает, Кирилл потянул за ткань, покрытую бурыми пятнами. Сверток развернулся, и на него уставилась мертвыми глазами человеческая голова. Посиневшее, искаженное лицо, кое-где обезображенное трупными пятнами. Судя по всему, мужчина средних лет, убитый недавно и явно не монстрами. А если даже его убили животные, то так ровно отрезать голову они бы точно не смогли, не говоря о том, чтобы заворачивать ее в кусок полиэтилена. Кроме головы в свертке обнаружилась рука и ступня. Кирилла затрясло. Вдруг ему показалось, что на него кто-то смотрит. Посветив фонариком вниз, парень увидел темную воду, откуда высунулась чья-то черная гладкая морда, в ожидании раскрыв зубастую пасть.
«Так вот каких зверюшек они тут прикармливают! – потрясенно пробормотал Кирилл. Он быстро стал подниматься по ржавой лестнице, потом выскочил на площадку. – Надо немедленно уходить отсюда!»
Профессор спал, женщина как будто тоже. Кирилл быстро направился к выходу, но вдруг услышал злобное ворчание и различил перед собою темную тень. Существо, похожее на огромную зубастую жабу, преградило ему путь.
– Бесполезно, – послышался тихий голос с кровати. Кирилл оглянулся. Женщина опять приподнялась и смотрела на него.
– Это Кром, любимец профессора. Он всех впускает и никого не выпускает.
Парень оскалился и схватился за висящий на плече автомат. И едва сдержал яростный вопль: магазина на месте не было! Должно быть, старик не зря так наваливался на руку Кирилла в туннеле.
– А ты не можешь ему приказать? – облизнув разом пересохшие губы, спросил Кирилл Нину. Та покачала головой.
– Бесполезно. Он слушает только его одного.
Теперь Кирилл понял, почему профессор не побоялся его привести сюда, нарушив конспирацию. Предполагалось, что тушинец никому ничего не расскажет, потому, что останется здесь навсегда.
Кирилл сидел возле топчана, на котором металась в жару женщина. Он уже знал, что ее зовут Нина. Старик спал, а они тихонько разговаривали. Все эти годы Нина так страдала от недостатка общения, что теперь пользовалась случаем поговорить с нормальным, живым человеком. Она не боялась раскрывать свои тайны – что-то подсказывало ей, что Кирилл никому не сообщит, а если и сообщит, то ей будет уже все равно. Она знала, что умирает.
– Почему же вы не остались на Баррикадной? Неужели звери были для вас важнее? – спрашивал Кирилл.
– Зверей, конечно, тоже было жалко. И еще профессор не хотел находиться среди тупых, невежественных людей.
– Как же вы тут ухитрялись прокормиться сами и зверей кормить?
– Ну, сначала на поверхность поднимались – костюмы и противогазы у нас были еще во время жизни с людьми, – обходили продуктовые магазины. А потом нашли способ добывать еду в метро. Когда сложились основные государства – Рейх, Ганза, Красная линия, мы стали торговать с ними. Вернее, с отдельными людьми.
– Что же вы могли им предложить?
– О, у нас было, что продать! Профессор еще на поверхности занимался проблемами омоложения организма. Делал вытяжку из эмбрионов, изготавливал лекарства, способные продлить человеку жизнь. Ведь несправедливо, что всем изначально отводится примерно одинаковый жизненный отрезок. Один транжирит его без толку, а другой успевает совершить множество важных открытий. Будет только справедливо, если этот другой проживет как можно дольше.
– Значит, профессор торговал своим лекарством? И где же он брал эмбрионов?
Нина насупилась и замолчала. Но Кирилл сам ответил на свой вопрос.
– Их поставляла ему ты.
– Они все равно были бы нежизнеспособными мутантами, – пробормотала Нина, всхлипнув.
– Понятно, – сказал Кирилл. – Меня сюда, видимо, тоже привели в качестве производителя сырья. А потом, когда надобность во мне отпадет, скормите своим зверушкам. Вот уж действительно безотходное производство, образец разумно налаженной жизни. Как в концлагере! Мой отец рассказывал, что прежние фашисты, те, что жили до Катастрофы, не только убивали узников, но и делали сумочки из их кожи и парики – из волос.
– Перестань! Зачем ты так? – тоскливо сказала она. – Я постараюсь тебе помочь.
– Ты ничего не можешь сделать. Сама сказала, этот милый лягушонок у двери не слушается никого, кроме профессора. Значит, те бедняги, останки которых мне попались, транжирили свою жизнь зря и вполне заслуживали того, чтобы срок им сократили? А за их счет профессор продлевал свое собственное существование? Как ты-то могла допустить, чтобы он проделывал над тобой все эти штуки? – Кирилл посмотрел на Нину с отвращением.