Под Москвой
Шрифт:
– Знаю, Иван Васильевич! Мне доверяет командование, и мне больнее всего потерять это доверие. Страшна не смерть - страшен позор.
– Это верно, - подтвердил Панфилов.
Бойков, вытерев папахой влажный лоб, надел ее на голову и, подойдя к генералу Атланову, попросил разрешения немедленно выехать в полк. Атланов молча вывел его на кухню и, взяв за пряжку ремня, спросил:
– А почему не хочешь ужинать?
– Комдив устало улыбнулся. В уголках его губ резко обозначились морщинки. Глаза смотрели мягко и добро.
– Тебе надо выпить стакан водки и отдохнуть. Так или нет?
–
– Верю. Однако на рассвете атака. С голодным желудком много не навоюешь. Предупреждаю, Виктор! Действовать надо без фокусов. Людей беречь и самого себя тоже. Иначе я тебе пропишу и валерьянку... Никаких обещаний мне не нужно. Я тебе доверяю по-прежнему. За дружбу нашу кровь отдам!
– А ведь это, Иосиф Александрович, для меня самая лучшая ласка.
И, только выехав на коне из ворот, Бойков понял все значение последних слов командира дивизии. Конь пошел широкой, плавной рысью. В лицо полковнику ударил морозный воздух. Казалось, он освежал не только прокуренное горло, но и облегченно забившееся под полушубком сердце. Бойков дал коню свободный повод. Мелькали дремавшие под снежным покровом избы. На окраине, по лесной проселочной дороге, изломанным строем, гремя снаряжением и хрустя по свежему снегу, еще не растоптанному валенками, входила в село пехота.
– Какой части, товарищ?
– придерживая повод, крикнул Бойков.
– Панфиловцы!..
Охваченный усилившимся чувством радости, Бойков, пригнувшись к шее коня, пустил его полным галопом.
ГЛАВА 11
Возвратившись из штаба дивизии, комиссар Абашкин подготовил с начальником штаба боевой приказ о наступлении и в ожидании подхода артиллерии и батальона панфиловцев пошел отдыхать, приказав старшему лейтенанту Шевчуку:
– Разбуди в шесть. Два часа надо поспать, а то в голове туман и барабанщики стучат.
Выходя из землянки, он добавил с порога:
– Батальон подойдет, расположи его. Пусть люди немножко вздремнут. Если что-нибудь будет от Осипова, буди немедля...
Проводив комиссара, Кондрат Шевчук вернулся в блиндаж. Расстелив на столе карту, стал наносить обстановку. В углу на растрепанных снопах ржаной соломы, укрывшись буркой, спал коновод Гриша Симаков. Широкая, просторная землянка, служившая колхозникам бомбоубежищем, была теперь приспособлена под командный пункт. На столе рядом с полевым телефоном чадно дымил в консервной банке круто насоленный бензин. Мелкие хлопья сажи, порхая в воздухе, падали на листы карты и от малейшего прикосновения жирно размазывались. Свирепо посмотрев на такое освещение, Шевчук зажег обрывок газеты и концом карандаша хотел было убавить фитиль, но неловким движением погасил его. Клочок бумаги, догорев, обжег ему пальцы и тоже погас. Шаря в темноте рукой по столу, он чуть было не опрокинул банку и громко позвал:
– Симаков!
– Сейчас, товарищ старший лейтенант. А почему темно?
– шурша в углу соломой, спросил Симаков.
– Потому что у тебя "светило", як у худого слесаря форсунки. Шипит, чадит, трещит и гаснет. Иди ко мне и неси спички. Зажигай. Да смотри, не повали мне эту чертову машину, тут на столе карта. Чуешь?
– Чую, - хрипло
– Зараз все будет в порядке.
– Он чиркнул спичкой. Но едва пламя спички коснулось фитиля, как бензин, фыркнув скопившимися в консервной банке газами, со взрывом отбросил банку в угол. Землянка снова погрузилась в темноту.
– Что же ты наделал?
– задыхаясь от запаха перегоревшего бензина, крикнул Шевчук.
– Да я тебе за карту, знаешь, що сделаю?!
Свою боевую карту Шевчук содержал в идеальном порядке. Он никому не позволял к ней притронуться, и вдруг такое несчастье.
Но разразиться вспыхнувшим гневом Шевчуку не удалось. За дверью послышался разговор, вошел дежурный.
– Где же огонек?
– проговорил он из темноты.
– А, с его огнем! Взорвался, як фугас. Ты с кем тут? В чем дело? беспокойно спросил Шевчук.
– Пушки прибыли, - ответил дежурный.
– Командир батареи капитан Мхеидзе, - раздался от порога голос с сильным кавказским акцентом.
Вспыхнувший свет карманного фонаря скользнул по бурке Шевчука, а потом по его нахмуренному, закопченному лицу и, мгновенно перепрыгнув на стол, осветил залитую бензином и испачканную сажей карту. Шевчук, подавляя гнев, заметил, как густые черные усы капитана шевельнулись в сдержанной улыбке. Рядом с вошедшим стояла рослая молодая девушка в белой сибирской кухлянке.
– Командир эскадрона старший лейтенант Шевчук, - сухо отрекомендовался Кондрат.
– Располагайтесь...
– Мне нужно видеть командира полка.
– Капитан, прижимая руку с фонариком к груди, освещал землянку. Симаков, вынырнув к свету, торопливо налаживал освещение. Дежурный, пообещав добыть лампу, вышел.
– Командира полка здесь нет. Командует комиссар. Он отдыхает. Сколько у вас пушек?
– Две. Нельзя ли все-таки разбудить командира полка?
– Зачем его будить? Он только что прилег. Подумаешь, событие: две пушки! Человек не спал...
– Да, это событие. Настаиваю на том, чтобы доложили комиссару, требовательно проговорил капитан.
– Я прибыл в ваше распоряжение всего на сорок пять минут.
– На сорок пять минут?
– Шевчук удивленно поднял глаза.
– Вы что это, серьезно говорите?
– Вполне серьезно.
– Что же можно сделать за это время?
– Что нужно, то и сделаем, товарищ, - уверенно ответил капитан.
– Мы только напрасно теряем время.
– Порывшись в полевой сумке, он достал какую-то бумажку и протянул Шевчуку.
– Прочтите.
– Симаков! Мы что, до утра будем в темноте кукарекать?
– принимая от капитана бумагу, спросил Шевчук.
– Все готово, товарищ старший лейтенант.
– Ставя зажженную коптилку, Симаков с отчаянием поглядел на стол, где взрыв наделал страшный беспорядок.
Шевчук, прочитав бумагу, быстро вскочил и окинул глазами улыбающегося капитана. Он перевел взгляд снова на бумажку, а потом на ординарца и изменившимся от волнения голосом крикнул:
– Гриша, а ну, скоро до комиссара, буди его! Хотя нет, я сам. Вы меня извините, товарищ капитан, я зараз. А ты, Гриша, открой нам консервы и давай на стол, що там - вино, закуску. Это же, браток, праздник!