Под нами Берлин
Шрифт:
После обеда командир полка отозвал меня в сторону:
— Помнишь, когда был сбит Тимонов и четыре дня лечился у танкистов? — спросил Василяка. — Так вот, теперь этот капитан интересуется: так ли это. Не был ли Тимонов у немцев, да скрыл…
— Не верить Тимохе? Да это просто уму не постижимо! — Я не мог сдержать гнева.
— Что поделаешь, Тимонов ведь никакой бумажки не привез, что находился у танкистов. Даже номер части не запомнил. Но ничего страшного нет. Капитан — парень неплохой. Он, кажется, разобрался, что тут произошло недоразумение. Но все-таки
— Хорошо, — пообещал я и хотел было идти в эскадрилью, но Василяка задержал.
— Еще дело есть. — В голосе командира чувствовалась какая-то нерешительность, робость и даже раздражительность. Он не смог скрыть, что это «дело», о котором собирается говорить, не по душе ему. Какая-то еще неприятность, подумал я, настораживаясь.
— Хочу посоветовать тебе, — вкрадчиво и тихо начал он, — поосторожней говори, что «як» на больших высотах уступает фашистским истребителям, а то могут обвинить в восхвалении техники врага.
Я только сейчас понял, почему Василяка нам сделал замечание при разборе и не вытерпел:
— Так это же каждый летчик должен знать назубок. Наш ЯК-7Б на больших высотах уступает в скорости «фоккеру» и «мессершмитту» Ге-2. На основе этих данных мы строим свою тактику.
— Тише! — перебил меня командир. — Согласен, Ты слыхал про летчика-испытателя Фролова? Мы с ним воевали на Калининском фронте в третьей воздушной армии.
Я знал, что Виктор. Иванович Фролов как летчик-испытатель летал на многих иностранных самолетах, в том числе и на немецком истребителе «мессершмитте». В начале войны ушел на фронт. Воевал мастерски.
— Так вот, — продолжал Василяка, — его за шкирку взяли и посадили только за то, что он летчикам рассказал данные «мессершмитта» и сравнил его с ЛаГГ-3, на котором тогда летала его эскадрилья. ЛаГГ — это же был утюг. И конечно, Фролов рассказал о его слабых сторонах. Фролова обвинили в преклонении перед фашистской техникой. Хорошо, что нашлись добрые люди. Но все равно отсидел четыре месяца… Уразумел?
После трудного боя и сытного обеда летчики эскадрильи дремали на солнце около моего «яка». У Тимонова, видимо, болела поврежденная поясница, и он закутал ее самолетным чехлом. Осторожно, чтобы не помешать отдыху товарищей, я лег с ними.
Беспокойные мысли не давали забыться. Поговорить с Тимоновым — не был ли он у немцев, да скрыл — выше моих сил. Принять совет Василяки — значит сомневаться не только в лучшем друге, но и в себе. Нет, пусть Тимоха ничего не знает. Это лучше и для него и для дела. Зачем из-за подозрительности расстраивать такого ясного и чистого душой человека?
Утренний неудачный вылет омрачил настроение.
— Никто из нас не виноват, — успокаивал командир, полка. — Я получил приказание на взлет, когда бомбардировщики были уже над фронтом.
Василяка говорил, чтобы нарушить затянувшееся, молчание. Мы только что видели перепаханные фашистскими бомбами позиции наших войск. Невольно думалось о раненых и убитых.
— Минут на пять пораньше — и мы бы «юнкерсов» отогнали, — продолжал командир. — Зато наземные войска здесь, севернее Киева, добились успеха. — Майор предложил вынуть из планшетов полетные карты. На них мы отметили новые кусочки освобожденной земли на правом берегу Днепра. Все плацдармы значительно расширились.
— Это хорошо! — Тимонов старательно прочертил на карте новую красную линию. — А как дела южнее Киева?
— Да, как? — поддержали мы Тимонова. Нам был хорошо знаком этот район. Там мы воевали полмесяца тому назад, но как теперь обстояли там дела : — не знали.
Владимир Степанович заговорил тише.
— Двенадцатого октября, то есть вчера, наши войска, с Букринского плацдарма перешли в наступление. Судя по всему, результаты неважные. Если бы хоть немного продвинулись, то обязательно передали изменение в линии фронта. А там все и теперь по-старому.
— Значит, наступление провалилось, — Лазарев разочарованно махнул рукой. — Тут все ясно. Только не говорят: не хотят портить настроения.
— Подожди делать такие выводы, — сказал Василяка. — Может, еще сообщат.
Разговор оборвала вернувшаяся на аэродром пара «яков». За ней показалась еще тройка. Такое разрозненное возвращение истребителей с фронта могло быть. только после боя. Василяка бросил на ходу:
— Будьте начеку! От машин никуда, — и поспешил на КП.
Как только сел последний самолет, была дана команда на взлет нашей эскадрильи.
Минута — и мы четверкой в воздухе.
— Идите в район Лютежа прикрывать переправу! — слышу по радио команду,
— Вас понял! Понял вас! — повторил я приказание командира полка.
— Только скорей! — торопил Василяка. Видимость прекрасная, И солнце светит ярко, слепя глаза.
Спешим.
Вдали показался Днепр. Над ним высоко-высоко в лучах солнца, точно греясь, кружились четыре «фоккера». Они заметили нас и пошли навстречу.
На подходе вражеских бомбардировщиков не видно, что «фоккеры» — их предвестники.
Истребители противника, используя свое преимущество в высоте, сразу же бросились в атаку. Мы развернулись навстречу. «Фоккеры» начали настойчиво клевать нас сверху. Это неспроста. Гляжу на запад. Там на большой высоте появилась группа «юнкерсов». «Фоккеры» хотят сковать нас боем, чтобы мы не помешали бомбардировщикам разрушить переправу.
Нужно сорвать удар. Но как? Нас крепко держат вражеские истребители. Стоит кому-нибудь повернуть нос машины навстречу «юнкерсам», как сразу приходится отскакивать. Натиск вражеских истребителей очень опасен. По манере видно, что мы имеем дело с расчетливым противником. Только попадись!
А бомбардировщики беспрепятственно подходят к переправе. Пытаясь вырваться из вражеских объятий, делаем все резкий рывок к Днепру, но «фоккеры» так ловко прилипают к нашим хвостам, что от близости их широких лоснящихся лбов становится жутко. Доля секунды — и конец: враг срежет. Снова круто бросаем свои «яки» назад.