Под нами Берлин
Шрифт:
Под нами северо-восточная окраина Киева. На улицах пустынно. Никакого движения. Где же девятисоттысячное население, которое было до войны? Город словно вымер. Кажется, все застыло в неподвижности. И эта неподвижность пугает. Тишина на войне всегда пугает.
Наверное, зенитчики принимают нас за своих, подумал я. И тут подо мной торопливо замелькали всполохи огня. Машина словно охнула и судорожно задрожала. Мы мгновенно оказались в окружении черных, рваных хлопьев. Они толпами трудились вокруг нас, стараясь захлестнуть и раздавить самолет.
Огонь зенитных батарей был до того густ, что за какие-то секунды от повисших
Не теряя ни одной секунды, ныряем под ближнюю гряду рваных бутонов. Черные облака пороховой гари остались выше. Зенитчики вводят в приборы поправки на наше снижение. Секунда-две — и мы кидаем свои самолеты вправо. Левее, где зенитчики думали нас накрыть, выросли новые разрывы, но мы оттуда своевременно ушли. Враг снова хотел поймать нас, но, ускользая от его залпов, мы идем теперь уже вверх. Попробуй, догони! Ориентирами нам служат сами разрывы. Теперь мы уже не ожидаем, а действуем. И чувствуем себя уверенно.
Продолжая эту «игру», мы пролетели Киев и вышли на аэродром. Он пуст. Впрочем, не совсем так. В подковообразных капонирах увидел три одномоторные машины (скорее всего истребители) и один какой-то большой самолет. Маловато. Значит, здесь постоянно авиация противника уже не базируется. А может, улетели на задание?
Снижаясь, разворачиваемся на север. А зенитчики все бьют и бьют. Только теперь разрывы далеко позади. Они, как гончие, преследуют нас, но каждый прыжок приходится на пустое место. Мы для них слишком подвижная цель.
— Товарищ капитан, задание выполнено. Разрешите получить замечания? — сухим голосом доложил мне Априданидзе после посадки. На его возбужденном лице радость и нетерпеливое ожидание оценки. Он получил боевое крещение. Я понимал: самое важное для него сейчас — укрепить веру в свои силы. Все остальное вырастет в буднях войны. Поздравляю с успешным вылетом:
— Хорошо. На первый раз можно считать даже очень хорошо!
Сулам облегченно вздохнул. У него даже вырвалось:
— Правда? — Он несколько секунд стоял в раздумье и молчал. Потом неуверенно сказал: — Но я же не сбил «фоккера».
— Это не беда. В первом бою хватит и того, что ты смело погнался за противником. А теперь скажи: почему «фоккер» удрал?
Он объяснил правильно. Это уже вполне хорошо. Выводы, которые он сделал из боя, для него сейчас важнее всего.
Стремясь освободить Киев, главная группировка 1-го Украинского фронта [2] южнее города, с Букринского плацдарма, в октябре два раза переходила в наступление, но прорвать оборону врага не смогла. Поэтому было решено изменить направление главного удара.
2
С 20 октября 1943 года Воронежский фронт стал называться — 1-м Украинским.
И вот 3 ноября в 8.00 севернее Киева с Лютежского плацдарма более трехсот орудий и минометов на один километр фронта на участке главного прорыва ударили по фашистам. Такой плотности артиллерии история тогда еще не знала. Несмотря на туман, сорокаминутный
Мощный огонь артиллерии как бы рассеял туман. Авиация 2-й воздушной армии поднялась в воздух. В первый день наступления мы летали, на второй и третий — не было погоды. Скучали. А наземные войска, взломав оборону противника, подошли к Киеву и одновременно устремились в глубокий обход его с запада. Чтобы сдержать натиск советских армий, враг стал перебрасывать под Киев подкрепления из района Великого Букрина. Воспрепятствовать этому манёвру лучше всего могла авиация. Но она, прижатая к земле, мало чем могла помочь наступающим войскам. И тут блеснуло солнце.
— О-о! Замаячила погода! — обрадовался Кустов.
Мы, от нечего делать, лежали на свежей соломе, пахнущей еще обмолотом. Наши истребители, в готовности к бою, как бы притаившись, стояли под кронами сосен. Недалеко от нас, у командного пункта, алея, развевалось знамя полка. Оно, огненно блестя в появившихся лучах солнца, трепетало по ветру, как будто рвалось туда, где решалась судьба Киева. Игорь Кустов, задумчиво глядя на него, привстал на локте.
— Знаете, братцы, наземные части идут в бой со знаменем, а у нас, в авиации, знамя полка приходится видеть редко, все в штабе хранится… — Вдруг у Игоря задорно вспыхнули глаза и вопросительно остановились на мне.
— А что, если покрасить носы наших «яков» в красный цвет? Это тоже будет своеобразное знамя, и мы поднимем его в воздух, в честь двадцать шестой годовщины Октября, в честь освобождения Киева!
— Неплохо будет,
Кустов встрепенулся и встал. Под распахнутой меховой курткой на груди блеснула звезда Героя. Окинул всех радостным взглядом.
— Вот здорово у нас получится! Фашисты таких самолетов еще не видели!
Наутро 6 ноября приехали на аэродром значительно раньше вчерашнего. За ночь небо словно продуло. Чистое, звездное, он дышало прохладой, но мы понимали, что днем от боев в нем будет жарко. Не успели еще и спрыгнуть с машины, как узнали, что к четырем часам утра Киев был освобожден войсками 38-й армии. Необычайный подъем охватил всех.
Нам было приказано прикрыть 3-ю танковую армию, устремившуюся на Васильков и Фастов, а заодно и Киев.
— Лететь только «старикам», — предупредил командир полка.
Группу составили из восьми летчиков. Среди них были двое молодых: Судам Априданидзе и Александр Сирадзе. Глядя на них, командир полка спросил:
— А вы, кацо, когда «стариками» стали?
— За последнюю неделю, — не задумываясь отчеканил Судам.
— Он теперь уже и бреется каждое утро, — заступился я за своего ведомого.
На большой высоте не ощущается скорость: кажется, что не летишь, а по-хозяйски шагаешь по освобожденной Украине. Под нами плывут исковерканные войной леса, деревни, города, перепаханная снарядами и окопами земля.
Вдали, правее нашего курса, серебристой гладью показался Днепр с его многочисленными рукавами, островами и блестящими пятнами озер. Днепр! Полтора месяца мы смотрели на тебя через пороховую гарь. Сколько крови и солдатского пота вобрал ты в себя! И вот теперь ты снова свободный, спокойный и по-прежнему величавый, Про тебя, как и про Волгу, народ песни поет. Без Волги не представляешь России, без Днепра — Украины.