Под наживкой скрывается крючок
Шрифт:
— Это любопытно, — протянул Олег. — Насколько я понимаю, учеба за границей дело платное.
— Ну, бывает частичная оплата. Тут копать нет смысла… Жена, кстати, не работает, — припомнил Алексей информацию из личного дела торгпреда. — Странно другое. В Португалии, где он был до Кипра, работал наш Юрочка старшим специалистом в торгпредстве. Прямо скажем, невысокая должность. Затем, во второй заезд в Лиссабон, — экспертом. Португальский он знает, но лучше английский. Здесь по-английски говорят все, поэтому проблем с общением у него нет. Но после той должности сразу прыг-скок и зам торгпреда и потом торгпред. С дипломатическим паспортом.
— Блат? —
— Вне всяких сомнений. Вообще, насколько я помню, Дедов был партсекретарем в Плехановском. И оттуда шагнул в международную торговлю. Нехило, да? И зашагал бодро, динамично. Сейчас весь из себя важный, Нервный, правда, какой-то… Бабьи сплетни, но моя жена говорила, что их соседка слышит через стену постоянные домашние скандалы. А он как-то слишком зависим эмоционально от жены. Давит она на него… Знаешь, какие бабы бывают, из мужиков веревки вьют, — Руденко вздохнул, видимо, о чем-то личном. — Она у него красивая. Двое детей, почти взрослые, а она эффектная. Ради такой в лепешку разобьешься. Роковая дамочка, просто-таки любимый персонаж Достоевского — Настасья Филипповна советского пошиба… Значит, закрыть Юрочку решили? Заказ на него поступил, что ли? Ну, чего ты закаменел? У нас ведь как обычно? Разрешают разрабатывать коррупционеров, когда они кому-то дорожку перебежали.
— Устарели твои представления, — сухо заметил Ермилов. — Сейчас не девяностые, да и я «заказухами» никогда не занимался.
— Брось! — Руденко снял солнцезащитные очки, обнаружив темно-коричневые глаза, такие усталые, что они сразу прибавили ему лет восемь. — Я буду рад, если все поменяется. На Россию работаю, а не на себя.
Слова не прозвучали пафосно, а скорее грустно, ведь до последнего времени, уже лет десять, России словно бы и не нужны были такие верные люди.
«Господи, хоть бы что-то наконец изменилось, — подумал Ермилов, глядя на икону Святого воина Минаса. — Иначе служить зачем? Продержались девяностые, как на штормующей лодчонке, едва не сожрали друг друга от голода и ненависти. Неужели не выгребем теперь к берегу?»
— Сегодня суббота, — Руденко надел солнцезащитные очки. — Попробую заняться твоим Юрочкой, — он снова вздохнул. — Насколько я понимаю, нельзя потревожить товарища торгпреда? Пускай спит безмятежно.
— До времени ареста, — кивнул Олег. — А что со слежкой мне делать?
— Кстати, ты говорил, что тебя окружает много новых знакомых, а не только этот, с мотоциклом.
— Этот тип — раз, — загнул палец Ермилов, — всю ночь трезвонили в номер и молчали в трубку — два, и в море ко мне пристал какой-то киприот, говорящий по-русски и рвавшийся со мной отобедать, — три. Он работает в офисе прессы и информации Кипра.
— Ага. Там есть ребята из местных спецслужб. Но почему ты? Им нужны прокурорские работники? Списки милицейских, прокурорских и особенно наших у местных и у «сисовцев» есть. Повели тебя от аэропорта. Тут одно из двух — либо попытаются выяснить истинную цель приезда, либо хотят вербовать, а значит, можно ожидать провокаций.
— Но пасаран, — нервно отшутился Ермилов.
— Пасаран, пасаран, — пошутил в ответ Алексей. — Смотри в оба. Ты человек опытный. Дипломатической неприкосновенности у тебя нет, поэтому осторожнее. Ты же видел сегодня бывшую тюрьму наших друзей англичан? Здание, конечно, древнее, но методы получения информации все те же. Где хитростью, где просто-напросто выбьют. Не нравится мне эта возня. Не характерно как-то… Пойдем.
Они вышли из церкви, сели на скамье во дворике.
— Слушай, а зачем мы так далеко уехали? — смущенно спросил Ермилов. — Сели бы да поговорили в кафе около форта.
— В зоне видимости, значит, в зоне слышимости, если не ухом, то с помощью приборов.
— А тебе не кажется, то, что мы оторвались от слежки, уединились, вызовет у них еще большие подозрения в отношении меня?
— То, что мы встречались, — вызовет по-любому. Остальное — детали.
Руденко словно утратил интерес к разговору. Он встал и прошел в арку двора, где была дверца, ведущая в крохотную церковную лавку. Олег поплелся следом, чувствуя себя нерадивым учеником. Там Алексей воспользовался телефоном продавщицы и быстро заговорил по-гречески. Из общего потока следователь уловил только слово «такси». Мобильные телефоны, отключенные, с вытащенными sim-картами и аккумуляторами, оставили, по просьбе Руденко в машине, за воротами.
Пока Алексей разговаривал, Олег купил себе деревянные четки.
— Значит, так, — обратился Руденко к нему. — Скоро приедет такси. Назовешь свой отель, тебя отвезут. Я уеду прямо сейчас. Свяжусь с тобой, как будет информация. Тогда приедешь в центр города, как сегодня, найдешь Тофаридис bookshop — книжный магазин, недалеко от улицы Зенона. Я уже буду там, на втором этаже. Ты сколько еще дней здесь?
— Всего — неделю.
— Понятно. Все. Пока. — Он легонько хлопнул Олега по плечу и быстро вышел из монастырской лавки.
Парень в белой футболке с изображенным на ней мотоциклом переминался с ноги на ногу около входа в отель, когда Ермилов подкатил на такси. Вид у топтуна был обескураженный и расстроенный. Олег хотел было помахать ему рукой, но сдержал свой пламенный ребяческий порыв, тем более увидев через стеклянную автоматически раздвинувшуюся дверь вестибюля Эду.
— Добрый день! — приветствовала она его. — Мы посылали мастера к вам в номер. Там все в порядке. Надеюсь, что звонки вас больше не побеспокоят.
— Спасибо, Эда! Хотел у вас спросить, что здесь можно купить в качестве сувенира для домашних?
— Если для женщины, то серебро. Вино здесь вкусное, из изюма — «Кумандария».
— И где все это можно купить?
— Да в любом магазинчике. Тут не обманывают. Вино в обычном супермаркете продается.
Олег выглядел немного растерянным. Никогда не знал, чем угодить Людмиле, и она чаще всего оставалась недовольной.
Эда подалась вперед, склонившись над стойкой:
— Если хотите, могу с вами съездить и помочь с выбором, если это вам, конечно, нужно.
— Вы бы меня выручили, — приложил руку к груди Ермилов.
— Давайте завтра утром, часиков в одиннадцать. У меня как раз выходной. Встретимся на улице, около корта. Не хочу, чтобы нас видели. Нам нельзя общаться с постояльцами больше, чем просто по работе.
Олег кивнул и пошел к лифтам. Вдруг обнаружил, что у него развязались шнурки на туфле. Присел на корточки, чтобы завязать, и неожиданно услышал взволнованный голос Эды. Она разговаривала по телефону по-английски. Ермилов и не стал бы прислушиваться, но она почти плакала, и его заинтриговало содержание беседы.