Под небом голубым
Шрифт:
Человек толкнул дверь и вошел в комнатку — пустую, знакомую. Хотел закрыть дверь, потом показалось, что здесь необычайно душно; и все равно закрыл, чтобы не повторяться.
Свеча продолжала гореть. По всем — известным человеку — законам природы огонь давно уже должен был умереть, но, видимо, существовали еще и иные законы. Живучий, как подвальная крыса, пламенный танцор чинно поклонился, когда человек вошел в комнатку, и продолжал стоять, покачиваясь и глядя в грязный потолок. «Впору заподозрить вмешательство нежданного гостя, протаскивающего
И поэтому с особым удовольствием человек погасил огонек. (Правда, не с первого раза — тот, словно горел над именинным тортом, не желал затухать, и пришлось стискивать пламенную виноградину двумя пальцами и давить, давить, чтобы во все стороны брызнули искры боли… Только тогда свеча сдалась).
Человек опустился на ровный прохладный пол, уложил меч рядом с собой, а снятую куртку — под голову, и закрыл глаза. Уснул неестественно быстро, хотя, казалось, должен был бы вертеться с боку на бок и размышлять, сомневаться. А вот гляди ж ты…
3. Утром проснулся как обычно — не слишком рано, но и не до неприличия поздно. У него вошло в привычку спать ровно столько, сколько требовалось организму. Это и правильно, да и на каменном полу особо не понежишься — не пуховая перина, отнюдь.
Человек посмотрел на солнечные колонны света, убеждаясь, что на улицах города утро уже переливается в день. Умолкнувшие на ночь Обитатели возобновили свое звучание, хотя во сне он этого не заметил — настолько однооборазным и пустым был звук.
Идти в сад сегодня не хотелось. Человек снял свечку с постамента, достал из обломка трубы несколько продолговатых, свинцового цвета плодов и стал механически жевать один, размышляя о Дер-Рокте. Нужно было взвесить все как следует, чтобы не допустить промаха. Сейчас человек не имел права на ошибки.
«Значит так. Предположим, я соглашаюсь. Но этого, как оказывается, мало. Мне нужно не просто „уничтожить“ — кстати, интересно-то как: не „разрушить“, а „уничтожить“, ну да об этом подумаем позже… — не просто „уничтожить“ город, а еще и найти для этого его „слабое место“. О котором я /уже знаешь/, вроде бы, должен знать.
/Уже знаешь. И прекрати ломаться. Ничего другое просто не может им быть/.
Ну почему же? Например, фонтан. Или эта комнатка. Если вообще я прав и его самым слабым местом является, соответственно, самая постоянная, никогда не изменяющаяся часть города. А я могу и ошибаться.
/Проверь/.
Но как?!
/Иди и проверь!/» Человек доел плоды и поцепил на пояс меч. В голове почему-то насмешливо прозвучало: «И вновь я печально и строго с утра выхожу на порог…» Он вышел и плотно прикрыл за собой дверь.
4. Сегодня человек решил выбраться наружу через фонтан. Привычным движением он снял сливную решетку, подтянулся на руках и, оказавшись в пустом бассейне, огляделся по сторонам.
Кажется, ничего не изменилось. Обитатели монотонно и бесстрастно звучали, расцвечивались и глядели. Человек поискал взглядом вчерашнюю знакомую-соглядатайку, но не нашел. Возможно, утратила к нему интерес, или попросту пряталась неподалеку и ждала.
«Ну что же, как бы там ни было, скоро все переменится.
/А может, уже?.. /» Человек присмотрелся повнимательнее и обнаружил, что улиц нету. Вернее, где-то в городе они есть, но ни одна не доползла сюда, все они свернули перед фонтаном, и теперь этот пустой пятачок оказался окруженным полупрозрачной стеной домов. Медленно вращались пропеллеры и темнели на солнце, отбрасывая тени, голубоватые кружочки. Ничего не предвещало того, что должно было произойти в ближайшем времени — ничего, кроме обрезанных улиц. Улицы — предвещали.
Вдруг по стенам домов поползли темные полосы, которые с каждой минутой становились все упитаннее и больше.
«Что за…» Человек вскинул голову к небу и увидел, как солнце соскальзывает к горизонту, причем соскальзывает безо всякого стыда, прямо на несметных глазах многочисленных зрителей.
Обитатели переменили свое звучание, оно стало взбудораженным и нервным — монолог встревоженного улья. Теперь кучки пермещались из дома в дом значительно чаще, чем раньше — и делали это суетливо, словно прыгающий со сковородки на сковородку грешник в аду.
И вс„ — во время ускоренного заката. Солнце почти упало за горизонт, оно еще цеплялось последними лучами за лопасти пропеллеров, но те безжалостно стряхивали световые щупальца, так что оставалось недолго: час-другой.
«Невыносимо», — с отвращением подумал человек.
И чтобы не глядеть на очередной исход очередных Обитателей, спустился вниз, в коридоры. Он решил, что выждет около получаса, а уж потом отправится наверх — заниматься делом.
5. Когда до закрытой двери оставалось с десяток шагов, человек уже знал: гость там, внутри.
Так оно и было. Дер-Рокта сидел на невесть откуда взявшемся втором стуле и разглядывал мертвые женские головы, бледные, с черными тенями от свечи в глазницах. Свеча, кстати, горела та, которую человек потушил вчера вечером. Почему воск до сих пор не расплавился до самой ее подошвы, было непонятно; потом человек вспомнил о признании Дер-Рокты («люблю показуху») и насмешливо усмехнулся. Гость с легкостью оторвался от созерцания экспонатов и кивнул:
— Вот и хорошо. Раз смеетесь, значит, не боитесь Подумал и добавил:
— По крайней мере, не панически. Ну-с, что вы решили?
(Его «с», — человек и раньше чувствовал, но только сегодня конкретизировал для самого себя, — звучало как змеиное шипение, словно говоривший прикладывал кончик языка к н„бу. У иных подобный дефект речи был бы чем-то обычным, но у гостя казался такой же угрожающе-отличительной чертой, как гладкость кожи и кошачьи глаза).
Не торопясь отвечать, человек сел на представителя школьной меблировки и вытянул перед собой ноги. Звонко лязгнул меч, так и оставшийся висеть на поясе.