Под немецким сапогом

Николаев Лев Петрович

30 июля.

Я уже целый месяц болею брюшным тифом. За это время я никого не видел и поэтому записей в дневнике почти не было.

13 августа.

Харьков эвакуируется. Выезжают госпитали, уезжает управа. Однако немцы стремятся скрыть эту эвакуацию от населения. Сегодня меня посетил доктор Бентенридер. Он теперь занял крупную должность врача при немецком штабе. Я его спросил как обстоит дело с эвакуацией города. Он мне ответил, что об этом не может быть речи. По его данным, около Чугуева прорвались советские танки. Этот прорыв уже ликвидирован и городу не угрожает никакой опасности. Бентенридер заявил мне, что он придёт меня ещё навестить и принесёт мне лекарства.

15 августа.

Доктор Бентенридер не пришёл, а прислал мне какую-то женщину, которая передала

мне лекарства (кофеин) и сообщила, что доктор Бентенридер выехал из города.

18 августа.

Уехали довольно многие мои знакомые. Некоторые были враждебно настроены к советской власти и им, пожалуй, следовало уехать, а другие бегут совершенно напрасно. Немцы распространяют слухи, что большевики зверски расправятся с гражданами, оставшимися в Харькове, приводят примеры сёл, где всё население якобы было вырезано большевиками, говорят о том, что доктор Голованов, покинувший Харьков в марте 1943 г. был арестован, что его судили в Москве показательным судом и что он был приговорён к двадцатилетней каторге. Все эти данные, конечно, пугают население. Кроме того, немцы предупреждают, что они не оставят камня на камне от города. У них якобы уже приготовлены 1200 самолётов, которые разбомбят Харьков, как только в него вступят советские войска.

Вероятно эта немецкая пропаганда побудила многих людей бросить всё своё имущество и покинуть Харьков. К числу людей, которым безусловно не следовало эвакуироваться, относится Вера Евгеньевна Тимофеева. Это — старая, почтенная учительница. Он воспитала много поколений детей. У неё учились и мой сын и моя дочь. Она не имела никакого контакта с немцами и у них не служила. Она эвакуировалась потому, что её дочь служила секретарём в управе. Думаю, что советские власти не тронули бы ни мать ни дочь. Тимофеева бросила свой домик, расположенный на углу Лермонтовской и Пушкинской улиц. Я заходил туда сегодня. Квартира уже зверски разграблена окружающими жителями. Ценная мебель поломана: например, из зеркального шкафа выбито зеркало. Богатейшая библиотека разграблена, при чём какие-то женщины растаскали книги на топливо. На полу валяются разрозненные номера журналов, остатки французских и немецких книг. Словом, разгром! Да! Тимофеева сделала большую глупость, поддавшись панике. С ней эвакуировалась её добрая приятельница, учительница Канисская, которая, насколько мне известно, тоже не имела никакого отношения к немцам. И куда они поедут? — В Полтаву. Но ясно, что и Полтава будет взята. В Кременчуг? — Но и там их догонят советские войска. А за пределы Украины в Германию немцы этих беженцев не пустят. Рано или поздно, они будут находиться в пределах досягаемости советских войск. Так ведь лучше встретить советскую власть в своём родном городе, чем быть на положении беженца.

Уехал фотограф Рева с семьёй. Уехал он из-за дочери, которая служила у немцев переводчицей.

Уехала семья Макаровых. Они все служили у немцев: сын — санитаром в госпитале, мать — переводчицей, одна из дочерей, кажется, в качестве врача.

Бежал доктор Ефимов. Ему, пожалуй, следовало бежать, так как он вёл себя непримиримо по отношению к советской власти и настойчиво проводил линию своих хозяев-немцев.

Бежал и профессор Тихомиров. Скатертью ему дорога. Уехало семейство Капканцев. Причина отъезда: Капканец боялся, что его мобилизуют в Красную Армию. Из-за этого он по сути погубил свою семью — жену и двух дочерей.

20 августа.

Советские войска охватили полукольцом город Харьков и находятся очень близко — в 5–6 километрах от города. Немцы расположили свои пушки и миномёты в самом городе и поэтому советской артиллерии приходится стрелять по улицам Харькова. От советского снаряда погиб доктор Снегирёв, тот самый, с которым я ездил 16 ноября 1941 года копать картошку. Несколько снарядов упало во двор дома, где я живу. Слегка повреждён соседний дом. На Лермонтовской улице имеется несколько жертв.

23 августа.

Сегодня ночью родные советские войска с боем освободили город Харьков от немцев. Я встречал первых красноармейцев со слезами радости на глазах. Хотелось подойти к ним, пожать им руку и сказать: «Спасибо вам, дорогие! Спасибо за то, что освободили нас от этих проклятых немцев, которые заставили нас так страдать. Слава Красной Армии! Слава её руководителю, товарищу Сталину!»

Бросая ретроспективный взгляд на события последних двух месяцев двух лет, я не могу без ужаса и содрогания вспоминать о зверствах немецких фашистов. По рафинированной жестокости они превзошли всё, что можно было ожидать. Ежедневно приходилось слышать о том, как немцы убивали, грабили и насиловали. При чём обычно это делалось часто совершенно бесцельно и не вызывалось необходимостью. Как например объяснить следующий достоверный

факт, о котором я слышал от доцента К-ва? Деревня около города Острогожска. На окне хаты сидит девочка и греется на солнце. Проходит немецкий солдат и при виде ребёнка снимает автомат и стреляет. Девочка падает убитая. Мать с воплем бросается к ней. Солдат входит в хату и на ломанном русском языке говорит матери: Чего плачешь? Дочь убита? Ну так что же! Война! Выходит, что он не только бесцельно убил ребёнка, но и поиздевался над горем матери! Объяснить подобные факты можно только тем, что немцы, уверовавшие в дикие и бредовые теории Гитлера о «низших расах» нас за людей не считали. В представлении многих из них русские являются ничем иным, как животные, которых можно безнаказанно и бесцельно убивать или истязать! С нашими военнопленными и с советскими гражданами, угнанными на каторгу, в Германии немцы обращались как с рабами. Я с глубоким возмущением вспоминаю о всех тех унижениях и оскорблениях, которым я подвергся со стороны немцев, а между тем я, благодаря моему званию профессора и знанию немецкого языка несомненно находился в привилегированном положении. Завоёвывая Украину, немцы были настолько уверены в своей силе, что не считали нужным стремиться привить к себе симпатии населения. Они сознательно проводили политику уничтожения части украинского населения с целью более лёгкой колонизации Украины. Для этого они искусственно создавали голод и препятствовали снабжению городов. В их руках был транспорт. Они могли легко подвезти в города продукты из деревни. Но они намеренно этого не делали. От голода на Украине погибли десятки тысяч людей, при чём особенно тяжёлым было положение интеллигенции. Выпустивши оккупационные марки, не имеющие хода в Германии, немцы получили возможность даром приобретать любые ценности и вывозить их на свою родину. Обесценивание денег было одним из способов порабощения населения. Особенно возмутительным было отношение немцев к культурным ценностям — к музейным экспонатам имеющим историческое значение, к редким книгам, к картинам и различным произведениям искусства. Немцы грабили всё это, а то что они не могли увезти, они зверски уничтожали. Они на каждом шагу оскорбляли национальное чувство советских людей. Например, они не давали разрешение на постановку украинских опер, так как заявляли что музыка Лысенка это «музыка варваров». И надо иметь такую холуйскую душонку, как украинские националисты, чтобы смиренно воспринимать все те пощёчины, которые расточали им немцы. Гитлер хотел сделать из советских людей послушных рабов, а для этого он всячески тормозил распространение культуры на Украине. Разве это не характерно, что немцы не разрешили открывать высшие учебные заведения и что в школах они организовали занятия лишь для детей первых четырёх классов. Уметь читать, писать и считать — вот те культурные горизонты, которые открывались при немцах перед молодёжью Украины. При немцах жилось хорошо лишь базарным спекулянтам и разным аферистам. Огромное большинство граждан стонало под немецким сапогом и трепетно ждало того дня, когда Красная Армия освободит их от гнёта немецких фашистов. Жизнь стала положительно невозможной. Самоубийства особенно среди интеллигентов приняли массовый характер…

В течение последних месяцев перед приходом советской власти у меня начал развиваться своеобразный психоз: я стал бояться выходить на улицу. А когда приходилось выходить меня постоянно преследовала мысль «Что произойдёт со мной сегодня? Где я очутюсь сегодня вечером? Может быть пьяный эсэсовец убьёт меня? Может быть я буду избит как уже два раза меня избивали? Может быть я окажусь в лагере рабов, согнанных для рытья окопов из Харькова? Может быть меня схватят на улице и отправят на каторгу в Германию? Ведь жаловаться некому! Документы которые у меня лежат в кармане и которые свидетельствуют о том что я профессор университета не подлежу принудительным работам не имеют никакого значения, ибо любой солдат может безнаказанно их разорвать!» Вот с какими настроениями приходилось жить. Такая жизнь была хуже смерти!

Родная Красная Армия спасла меня от этого мрака и ужаса и вернула мне свободу и человеческое достоинство. Я бесконечно обязан советской власти за то, что освободивши Харьков от немецких фашистов она спасла меня от голодной смерти, вернула мне культурные условия существования, избавила от того одичания, в котором я временно находился и особенно возродила меня морально, ибо с установлением советской власти я вновь стал чувствовать, что у меня имеются гражданские права, что в случае ущемления этих прав я могу обратиться с жалобой в суд и привлечь моих обидчиков к ответственности. Да! те, кто не имели несчастье жить под немецким сапогом, может быть не поймут меня, не поймут почему я так радуюсь тому, что кажется им неот’емлемым и вполне естественным. А я чувствую себя как будто я вновь начинаю жить. Меня так радует всё то, что я вижу сейчас вокруг себя, все признаки возрождения Харькова после разрухи вызванной немецкой оккупацией. Кругом меня кипит работа. За полтора месяца облик Харькова резко изменился к лучшему.