Под немецким сапогом
Шрифт:
20 апреля.
День рождения Гитлера. Утром немцы ходили по квартирам и отбирали тарелки, ложки, вилки и стулья. В скверике против дома, где я живу, они установили столы, покрыли их белыми скатертями (награбленными у населения) и расставили на столах около сотни приборов. К часу дня они сели обедать. Им подали несколько блюд, в том числе жареных гусей, мясные кушанья, консервы. Они пили много вина и напились пьяными. В виде сладкого им подали каждому по 5 или 6 пирожных и дали по плитке шоколада. Они распевали хором немецкие песни. Всё это происходило на глазах голодного и измученного украинского населения. Обед окончился к четырём часам дня. После этого пьяные солдаты расхаживали обнявшись по улице и приставали к проходящими мимо женщинам. Словом, немцы достойно отпраздновали «великий день» рождения их доблестного
Само собою разумеется, тарелки, ложки, скатерти, стулья и т. д. они не потрудились отдать жителям. Ведь это — «мелочь»!
21 апреля.
Очень голодно. Был сегодня на базаре, купил на 400 р. разных овощей. Но всё это мало питательно. От голода кружится голова и я совсем ослабел. Нет жиров, мяса, сахара, хлеба. Если бы был хоть хлеб. А то солёными огурцами да бураками много не наешься. А работы у меня сейчас много: хожу за дровами, за водой, выношу помои, рублю доски, чищу картошку, хожу на службу, на базар, в различные учреждения. Мне очень тяжело…
* * *
Жена заходила сегодня к фотографу, Георгию Трофимовичу Реве. У него оказались сильно вспухшие щёки. Он рассказал по этому поводу следующее: В его фотографическое ателье явились два немца — унтер-офицер и солдат. Солдат попросил, чтобы Рева его сфотографировал. Рева произвёл снимок и сказал немцу, что с него полагается получить такую-то сумму. Однако немец в самой наглой форме отказался заплатить деньги. Рева решительно потребовал оплаты. Немец выругался и заявил, что он денег не даст. Тогда Рева разорвал негатив в знак того, что он готовить снимок не будет. Этот решительный поступок вывел немца из себя. Он набросился на Реву и ударил его со всей силы кулаком по лицу. Жена Ревы бросилась на балкон с криком «Спасите! Караул!» Но её удержал фельдфебель. После избиения беззащитного фотографа немцы с криками и бранью вышли на улицу.
Поступок Ревы я считаю замечательным. Молодец.
* * *
Сегодня заведующий отделом просвещения управы Н. М. Мищенко очень настойчиво предлагал мне переехать во Львов и обещал, что там о моём материальном положении позаботится «Наукове товариство». Я отказался. Я хочу встретить советскую власть в Харькове, чтобы не подумали, что я бежал из этого города.
22 апреля.
В припадке откровенности одна медицинская сестра рассказала моей жене о том, что она сошлась с одним немцем. Этот немец обеспечивает её продуктами, что даёт ей возможность содержать и себя, и мать. Всё это кажется этой медицинской сестре вполне нормальным и она не отдаёт себе отчёта в глубине своего падения. Она, вероятно, возмутилась бы, если бы кто-нибудь назвал её проституткой. А между тем эта продажа своего тела не ради любви, а ради пайка это есть самая настоящая проституция. Единственно, что ей не нравится, это то, что немец страдает гиперсексуализмом и выполняет половой акт до десяти раз в течение ночи. Многие немцы принимают особые пилюли с кантаридином, чтобы повысить свою потенцию. Столь частые половые сношения утомляют эту женщину… А о том, что немец — враг, о том, что он убивал или будет убивать красноармейцев, о том, что это — измена родине, данная особа, конечно, не думает. Да. Наряду с нашими партизанками, наряду с женщинами-героинями, спасавшими раненых красноармейцев, есть немало таких потаскух, которые продали себя немцам за немецкие подачки.
* * *
Сегодня я пошёл в управу второго района хлопотать о том, чтобы меня освободили от оплаты 600 рублей за квартиру, а то домоуправление угрожает меня выселить. Денег для уплаты за квартиру у меня нет. Меня предупредили, что бургомистр, некий Горбань, является бывшим студентом биологического факультета и в своё время слушал мои лекции по анатомии. Лично я его не помню. Я ждал более двух часов у его двери и не удостоился чести быть принятым. Видел его мельком: отвратительная жирная, сытая физиономия. Этот, очевидно, не голодает. Я ушёл, ничего не добившись: завтра предстоит вновь стоять у его двери и терпеливо ждать… Гнусно. До какого унижения я докатился.
* * *
Какое гнусное чувство — голод. Хочется яиц, сахара,
23 апреля.
Вчера по городу был вывешен приказ, подписанный немецким комендантом города. Там говорится о то, что назначается награда в 10.000 рублей (или натурой — водкой или табаком) каждому, кто донесёт о запрятанном оружии, о спрятавшихся в городе командирах и красноармейцах, о готовящихся заговорах. Иначе говоря, поощряются доносы. Вероятно, найдутся мерзавцы, которые побегут в комендатуру доносить на людей, прячущих у себя красноармейцев. Если бы Николай Забровский был жив, вероятно кто-нибудь донёс бы и на меня. При желании я мог бы заработать 10.000 рублей, так как мне известно, что по Лермонтовской улице, № 3, в квартире 29 проживает один красноармеец, который прячется у своей невесты. Само собой разумеется, мне даже не приходит мысль донести об этом. Хотелось бы наоборот, спасти как можно больше красноармейцев, вырвать их из лап немцев, спрятать их у себя. Вероятно, дела немцев не особенно блестящи, если они употребляют подобные способы, чтобы бороться с подпольной большевистской организацией.
* * *
Вчера ко мне заходила профессор Краинская-Игнатова. Её дочь забирают на работу в Германию. Поэтому она хочет всей семьёй переехать туда. Она пришла советоваться. Я ей нарисовал положение русских рабов в Германии: голод, побои, издевательства. Я ей сказал, что если она поедет с мужем, вероятно она сможет найти себе службу и материально хорошо устроиться, хотя и не по специальности.
— Но, Вера Николаевна, — сказал я ей, — подумайте о том, что будет дальше. Ведь победа Красной Армии очевидна. Каково будет положение русских, добровольно переехавших в Германию тогда, когда советские войска вступят в Берлин? А ведь это произойдёт несомненно через год или полтора. Краинская скептически улыбалась. Очевидно, она верила в силу немецкого оружия. Из всего, что я ей сказал она сохранила в памяти лишь одно: это то, что в данное время она сможет неплохо устроиться в Берлине. Ну что же. Пусть едет. Через год или два она будет сильно раскаиваться. Но тогда возврата больше не будет.
* * *
К жене пришёл один пациент. У него была сильно опухшая щека и он боялся, что у него перелом нижней челюсти. Выяснилось, что к нему на квартиру явились немцы и хотели забрать у него какие-то вещи. Он заявил, что это незаконно. Тогда один немец ударил его кулаком по лицу.
* * *
Послезавтра — пасха. А у нас нет ни денег, ни продуктов. В университете выдали сегодня предпраздничный паёк: маленький кусок гнилой колбасы, семечки, хлебину из несъедобного проса и немного пшённой муки. Можно сказать, облагодетельствовали! Подумать только, что мы так голодаем, живя на Украине, стране, где так много хлеба, овощей, фруктов, мяса… Но всё это отбирается немцами, а нам предоставляется право лузгать семечки…
25 апреля.
Сегодня пасха. Грустно проводим её: кроме пшена, есть нечего. Вчера я ходил на базар. Вдруг налетели немцы, стали хватать людей и силой впихивать их в грузовики. Хватали покупателей и торговцев. Повезли их рыть окопы. И это в предпраздничный день! Это я видел лично на Сумском базаре. А вот что делалось тем временем на Конном базаре. Немцы оцепили базар и заявили, что уничтожат все товары, если молодые люди и работоспособные граждане не выйдут добровольно. Вышли «добровольно» несколько сот человек. Их увезли на грузовиках. Предпраздничное настроение исчезло и сменилось отчаянием.
* * *
Вчера вечером позвонил ко мне один немец. Ему открыла дверь моя жена. Он предъявил ордер от немецкой комендатуры об из’ятии «вещей, ранее принадлежавших немцам». Солдат прошёл по всем комнатам в поисках немецких вещей, но таковых у нас не оказалось. Однако, немец изъявил желание забрать мои сапоги. К счастью, жене удалось доказать ему, что сапоги изношенные и все в заплатах. Немец не взял их. Однако, это дало ему повод посоветоваться с женой, где он может достать себе сапоги. Он разыскивает их у населения под видом искания вещей «ранее принадлежавших немцам». Это — очаровательно!