Под необъятными небесами
Шрифт:
Переход с Ниуатопутапу оказался труднее, чем предполагалось.
Шесть дней сильного волнения и ветра силой семь баллов. Особенно трудным был вход в архипелаг через Nanuku Passage, единственный пролив обозначенный маяком, стоящем на рифе, окружающем восточную част Фиджи. Самым сложным было выйти точно на остров Валангилала, тот самый, на котором маяк, на южной стороне пролива.
На закате наше предполагаемое положение всего в девяти милях от Валангилала, но пока ничего не видно. Ветер по прежнему сильный, с оглушительным шумом обрушиваются волны, мы идём вглядываясь в ночную темноту.
В разрыве между тучами нам удаётся взять высоту нескольких звёзд, чтобы определиться. Карло возвращается в каюту с секстантом, с которого капает вода, сам мокрый насквозь, его окатило волной.
— Не знаю, что мы определим по этим измерениям. Звёзды в окуляре танцевали самбу.
Пока я собираюсь заняться расчётами, появляется и маяк, слабыйслабый огонёк.
— Возьми пеленг, попробуем определиться.
— Хорошо, подай мне компас.
— Эй, пеленг меняется на глазах. Чёрт возьми, как мы близко. В темноте ночи, не далее чем в двух милях по левому борту, проявляется угрожающий профиль скалистого берега. Пройдя остров и маяк, продолжаем идти дальше, проливом шириной около двадцати миль. Ветер в галфвинд, глухо зарифлённые паруса, волнение то сильное, то успокаивается под прикрытием группы атоллов в нескольких милях с наветренной стороны.
Но всё это осталось лишь в воспоминаниях, после десятидневного отдыха на островах Лау Груп, самом изолированном и самом нетронутом архипелаге Фиджи. Мы не имели права останавливаться там. Сначала нужно было прийти в Суву, оформить официальный приход в страну, потом запросить специальную визу и после, против ветра и океанской волны, вернуться назад. Но, кто откажет в куске хлеба голодному? Или в якорной стоянке на ночь усталому экипажу!
Будучи уверены, что никто, мы бросили якорь у Вануамбалау, зелёного островка неправильной формы.
Утром, когда уже собирались уходить, увидели, как к нам идёт необычная пирога, оборудованная большим гремящим подвесным мотором и, что ещё более странно, в центральной части были установлены два деревянных кресла, покрытых красной тканью, а в креслах два важных господина.
— Эй, итальянцы! Это первый министр Фиджи. — Кричит тот, что пониже.
— А это ваш консул. — Уточняет второй.
— Первый министр приглашает вас на свой остров.
Берег, у которого мы остановились, это частный остров первого министра. Поросший деревьями холм, безупречный зелёный луг и несколько хижин.
Сходим на берег с ними. Первый министр: высокий мужчина, с кожей медного оттенка и седыми волосами. Он говорит по английски с оксфордским акцентом, одет в льняные брюки и Лакост зелёного цвета. Второй, итальянский почётный консул. Маленький, коренастый, со светлой улыбкой умиротворённого человека, говорит на очень странном итальянском, так, наверное, говорили пол века назад, и на ещё более странном английском, с сицилийским акцентом.
Мы сидим на пандановых циновках в тени манговых деревьев.
Появившаяся из хижины женщина приносит открытые кокосы.
Говорим о нашем путешествии. Мы рассказываем, что пришли сюда с Тонга.
— С Тонга! Вы очень смелые, пересекли весь океан! — говорит первый министр.
— Ну… Жители Фиджи ещё несколько веков назад ходили этим же маршрутом туда и обратно на балансирных пирогах.
— Сто лет назад, может быть. Но сейчас мало кто отважится сделать это на такой маленькой лодке как у вас.
Чтобы сменить тему, говорим, что мы устали и остановились здесь только чтобы передохнуть.
— Вам больше не нужно идти в Суву за разрешением на посещение Лау Груп. Я даю вам разрешение с этого момента.
— Спасибо. Вы сэкономили нам более шестисот миль, половина из которых, против ветра.
Он рассказывает нам, что разрешение на посещение Лау Груп, выдаёт он лично, и, что кроме должности первого министра, является также префектом Лау.
— В последние годы я даю всё меньше разрешений. — Говорит мистер Рату Сир Камисесе Мара. — Очень много яхт приходит на Фиджи, и всё больше людей хотят попасть сюда. Но пока я здесь решаю, сделаю всё возможное, чтобы Лау не разрушили, чтобы они остались такими же как во времена, когда я был маленьким.
Он вспоминает своё детство. Дедушка рассказывал ему о людях, пришедших издалека, с Тонга, чтобы поселиться на Фиджи: — Новые люди приплывали, работали, осваивали местный язык, но они всегда носили пандановые юбки и дома разговаривали на незнакомом языке.
Вначале пришельцы не останавливались на Лау, слишком громкой была их слава. Туземцы ели себе подобных, чтобы стать сильными и мужественными. Дедушке об этом рассказывал его отец, или отец его отца, и это поразило его детское воображение.
Пока первый министр рассказывает о своём детстве, мужчина, который вёл пирогу, деревянным пестиком, сделанным из древесины железного дерева, начинает толочь в порошок пучок корней кавы. На Тонга нам уже приходилось пить каву, холодный напиток со вкусом лакрицы, но здесь, на Фиджи, питьё кавы, это церемония, символ единения, приветствия и благодарения. Она всегда сопровождает все общественные и частные события в жизни фиджийцев.
— Даже правители, когда собираются предложить какую либо поправку, издать новый закон, выбрать кого-нибудь, начинают день с иагона,и по окончании, победители и побеждённые, вместе пьют каву. — Рассказывает первый министр, показывая на деревянный сосуд, в котором измельчённая в порошок и засыпанная в полотняный мешочек кава заливается для настаивания холодной водой.
— Этот сосуд у нас называется таноа. Этот таноапринадлежал моему деду.
Церемониймейстер, мужчина, готовивший каву, набирает чашку из таноаи протягивает министру.
Мистер Рату Сир Камисесе Мара уже снял свою западную одежду.
Его внушительная фигура, воплощение духа предков. Он хлопает в ладони один раз, берёт чашку одной рукой, подносит ко рту и выпивает содержимое одним глотком. Консул и церимониймейстер хлопают в ладони три раза. Мы присоединяемся, надеясь, что делаем всё правильно.