Под новым небом, или На углях астероида
Шрифт:
– Что за чертовщина? – прошептал он. – Ничего не понимаю. Откуда всё это взялось?
– Что там еще? – спросил Пётр Васильевич.
– Не знаю. Глина какая-то.
– Как это – глина?
– Да вот – глина за иллюминатором.
– Намыло, что ли?
– Не знаю, – повторил Игорь.
– Дай-ка взгляну.
Кое-как поднявшись, Пётр Васильевич добрался до иллюминатора и при свете спички убедился, что слова сына соответствуют действительности.
– Не-по-нят-но! – в полнейшем недоумении произнёс он по слогам. – Глина, и такая твёрдая. Вон какие борозды на стекле проделала.
Они вернулись на матрац.
Коридор, как и пол в каюте, стоял дыбом и походил на колодец. Они спустились по нему до ступенек, которые должны были вывести их на палубу, и… при свете спички увидели, что выход закрыт тяжёлой каменной глыбой.
Сдвоив усилия, они упёрлись в неё, чтобы отвалить в сторону, но та не поддавалась и стояла не шелохнувшись. Сменив точку упора, они повторили попытку, за ней ещё одну; хрипы и стоны вырывались из их горл, перемежаясь с проклятиями, жилы готовы были лопнуть от напряжения, но всё было напрасно.
Было отчего прийти в отчаяние. Игорь присел на корточки, чтобы перевести дыхание и переждать вернувшуюся слабость. Мокрое от пота бельё липло к телу, и он поёжился, стараясь избавиться от неприятных прикосновений ткани.
Вот это да! Как попала сюда эта глыба? И откуда взялась глина за иллюминатором? Неужели они заживо похоронены и баржа стала для них могилой? Догадаются ли снаружи, что они попали в ловушку? Видел ли Авдеич, куда они пошли? Придут ли к ним на помощь? А если придут, то когда? Не умрут ли они к тому времени от голода или нехватки воздуха? Вспомнив про воздух, Игорь почувствовал, как у него сжимается в груди и становится нечем дышать.
Присев рядом с ним, Пётр Васильевич чиркнул спичкой, чтобы закурить, и Игорь встретился с его растерянным, безнадёжным взглядом. Ясно, отец успел причислить их к покойникам. Нет, так не годится, надо что-то делать. В закоулках памяти проявилось узкое длинное отверстие, которое должно было быть в передней стенке коридора. То ли ржа его проела, то ли ещё что. Сколько раз, играя с мальчишками, он сквозь него пролезал. Как это он про него сразу не вспомнил!? Но можно ли там пролезть взрослым людям?
Они поднялись до этого отверстия, и, ощупав его, Игорь отметил про себя, что за прошедшие годы оно ещё немного расширилось. Протиснуться сквозь его жёсткие загнутые створки было непросто, пришлось даже снять одежду, но в итоге они оказались по другую его сторону, в трюме баржи.
Радости их не было предела, когда высоко наверху, в передней части трюма, в том месте, где должен быть люк, они увидели рассеянный сумеречный свет. Они поползли по днищу трюма навстречу этому свету, цепляясь за всё, способное мало-мальски служить опорой.
Когда выкарабкались через люк, от ужаса волосы у них встали дыбом. Баржа вниз кормой ушла глубоко в землю, и снаружи торчал лишь её нос. А то, что представилось им возле баржи и дальше, куда проникал взгляд, могло только присниться в страшном,
– О госпо!.. – воскликнул Пётр Васильевич, но, не договорив, поперхнулся и зашёлся в безудержном кашле. Ветер, до того незаметный, обрушился вдруг ударной волной, согнул людей, сжал их в комок, стараясь смести с бортика люка, на котором они держались. Вой урагана перекрыл всё ещё напоминавшие о себе раскаты грозного подземного гула. Низкие растерзанные тучи стремительно проносились над самыми верхушками скал.
– Что случилось? Куда мы попали? Что это такое?! – справившись с кашлем, закричал Пётр Васильевич. Из груди его готовы были вырваться рыдания.
– Наверно, это война, атомная бомба упала! – пересиливая вой ветра, крикнул Игорь.
– Какая война, ты что, спятил?! Кому придёт в голову бомбить наш Тихомиров?
– Что же тогда, если не война?
– Не знаю, ничего не знаю.
– А я думаю – война.
– Нет, нет, не может быть!
А над сумрачным ландшафтом бешено мчались и крутились серые лохматые вихри. Становилось всё темнее, и вскоре уже в нескольких шагах невозможно было ничего различить. На зубах скрипело, секло кожу лица, то и дело запорошивало глаза, трудно было дышать. Это была пыль. Откуда её столько?
Темно, как поздним вечером. Сколько сейчас времени? На разбитых часах стрелки застыли на 10.30. Столько они показывали утром перед тем, как стало трясти.
А что происходит в городе? Игорь с возрастающей тревогой подумал о матери и об Аньке.
Словно читая его мысли, Пётр Васильевич сказал, что надо идти домой, посмотреть, не случилось ли чего. Но только хотели они спуститься на землю, как разразилась страшная гроза. Похожие на огненных драконов молнии разодрали небо и скопом и поодиночке стали бить в землю. Тучи загорелись зловещим чёрным огнем, и казалось уже, что не сухой треск грома бьёт по ушам и расплющивает сознание, а расщепляется сама материя, из которой состоит Вселенная. Сверху обрушился не ливень, а водяная бездна, в которой можно было захлебнуться.
Не в силах противостоять стихии, Пётр Васильевич и Игорь вернулись в трюм баржи и закрыли за собой люк.
Гроза неистовствовала всю ночь. Только под утро удары грома стали стихать и отдаляться, и хотя ливень всё ещё продолжался, струи воды, падавшие с небес, представлялись уже не такими устрашающими, как накануне вечером.
Отец с сыном покинули баржу и вместе с тащившимся за ними Цыганом тронулись в сторону города.
Им надо было подняться на гору, однако горы всё не было, а было чёрт знает что, непрерывно спускавшееся под уклон. Они не могли разобраться в том, что подсовывал им изменившийся рельеф местности, и старались только держать общее направление на свой дом. Они затвердили себе, что он должен быть на горе, надо только подойти туда, где начинается подъём, пройти по нему вдоль оврага и выйти на улицу Набережная, где они проживали.