Под одной крышей
Шрифт:
— Хочешь, Лешка, я не буду сегодня на пианино играть, а мы пойдем во дворе погуляем. За это я тебе дам конфету.
— Не хочу, — ответил Алеша.
— Почему, глупый?
— Потому что, если ты не будешь играть на пианино, мне папа вечером не даст конфету.
— Вот и видно, что глупый! Как же папа может не дать конфету, если ты скажешь, что я играла?
Алеша подумал и согласился. Наденька отдала ему конфету, он съел, а потом они пошли во двор и гуляли до вечера. А когда вечером пришел папа и спросил, занималась ли Надя сегодня музыкой, Алеша по обыкновению сказал:
— Два
Папа дал им, как всегда, по конфете Алеша свою съел тут же, а Наденька и на этот раз спрятала.
На следующий день повторилась та же история. Алеша быстро сообразил, что гораздо интереснее съедать не одну, а две конфеты и в добавление к этому гулять с сестрой во дворе, вместо того чтоб сидеть дома и слушать скучную музыку.
Так прошел месяц, а может быть, даже больше. У Наденьки снова заиграл на щеках румянец, улучшился аппетит. И все было бы хорошо, если бы ей не становилось все труднее и труднее отказываться от конфет. Бедная девочка за это время забыла, какие бывают на вкус конфеты. Один раз она даже не удержалась и отгрызла от конфеты кусочек. А на другой день Алешка устроил ей за это скандал и сказал, что он за полконфеты не согласен обманывать папу, а согласен только за целую. Насилу Наденька уговорила его молчать и обещала, что никогда больше не станет откусывать от его конфеты ни кусочка.
После этого случая Наденька крепилась несколько дней подряд, но однажды ночью, когда все уже спали, она достала из-под подушки припрятанную для Алешки конфету и съела ее. Бедная девочка действовала как будто во сне и даже не понимала, что делала, до такой степени ей захотелось сладкого. На другой день она не знала, как быть, и когда братишка потребовал у нее конфету, сказала, что потеряла ее.
Алеша, который никак не ожидал такого ответа, даже не понял сразу, какая страшная произошла вещь, а когда наконец понял, то разинул от удивления рот, да так и остался с разинутым ртом. Постепенно он, однако, пришел в себя и спросил:
— Где же ты ее потеряла?
— Глупый, — сказала Наденька, — если бы я знала, где потеряла, то сейчас же нашла бы.
— Так ее искать надо! — заявил Алеша.
Он никак не мог примириться с мыслью, что останется на этот раз без конфеты, и они вместе принялись бродить по комнатам, заглядывая во все уголки. Наденька понимала, что никакой конфеты найтись, конечно, не может, но искала для вида, чтобы братишка не заподозрил ее в обмане. Алеша, наоборот, отнесся к делу вполне серьезно. Он старательно ползал на четвереньках по полу, шарил палкой под шкафами и под буфетом, залезал под столы и кровати, наконец, стал обыскивать Наденькину постель и нашел у нее под подушкой бумажку от конфеты. Некоторое время он молча стоял с бумажкой в руке и как будто что-то соображал, потом подскочил к сестре и закричал визгливым голосом:
— Это что, а? Это что?
— Как что? Будто не видишь? Бумажка.
— Сам вижу, что бумажка. А от чего бумажка? От конфеты! Значит, ты конфетину сама съела, а бумажка осталась мне!
— Глупый! — ответила Наденька. — Эта бумажка совсем не от той конфеты.
— От какой еще не от той? Думаешь, я не знаю! Я вчера не спал вечером и слыхал, как ты там во сне что-то жевала. Я тогда еще подумал, что это ты уж, наверно, мою конфету ешь.
— Какую такую твою конфету? — рассердилась Наденька. — Конфета моя! Хочу — даю тебе, не хочу — ем сама.
— Ну и ешь сама, а я больше не буду обманывать папу. Вот скажу сегодня, что ты не играла на пианино.
— А я вот нарочно буду играть, попробуй тогда скажи, что я не играла.
Наденька села за пианино и целых два часа подряд играла свои упражнения. Под конец у нее даже голова закружилась от непривычки. Однако она и виду не подала, что ей было трудно, и, встав из-за пианино, сказала:
— Теперь каждый день буду играть и конфеты сама буду есть.
Алеша увидел, что здорово прогадал, и у него даже затряслись губы от огорчения.
— Зачем же играть каждый день? — сказал он. — Завтра можно и не играть, а за сегодня я, так и быть, прощаю тебя.
— Что, что? — с удивлением спросила Наденька. — За что ты меня прощаешь?
— Ну за то, что ты съела конфету.
— Ты, видимо, дурачок, Алешка, — с обидной усмешкой сказала Наденька. — Свою конфету я всегда имею право съесть без твоего разрешения. Глупая я раньше была, что отдавала тебе такие вкусненькие конфетки. Теперь вот и завтра съем, и послезавтра, и послепослезавтра, и всегда-всегда!
— Ну и ешь, — мрачно ответил Алеша. — Мне не очень и хочется!
— Не очень хочется! — передразнила Наденька. — А сам тут как царь Кащей над каждой конфетой трясешься!
— Кто царь Кащей? Я царь Кащей? — закричал, рассердившись, Алешка.
И как стукнет сестру кулаком.
— А, так ты еще драться! — сказала Наденька и, схватив Лешку за волосы, дернула с такой силой, что у него из глаз посыпались искры.
— А-а! — завопил Алешка и принялся размахивать во все стороны кулаками и лягаться ногами.
Но Наденька крепко держала его за волосы, и он ничего не мог ей сделать.
Как раз в это время с работы вернулся папа. Наденька услыхала, что кто-то вошел в прихожую, и выпустила из рук Алешкины волосы.
— Вот скажу папе, что ты съела конфету! — прошипел Алешка, грозя сестре кулаком.
— Будто папа дал мне конфету не для того, чтобы я ее съела, — сказала Наденька. — У, глупый!
— Вот скажу, что все время называешь меня глупым.
— Как же тебя называть, если ты и есть глупый?
— Вот скажу папе, что ты не занималась сегодня на пианино.
— Не смей, слышишь! Я ведь занималась! Ах, ты!..
Наденька не успела договорить, потому что в комнату вошел папа.
— Ну, механики, как дела? — весело спросил он.
Когда у папы бывает хорошее настроение, он почему-то всегда своих детей механиками называет.
Увидев, что дети почему-то молчат и сердито смотрят на него исподлобья, папа удивился и спросил: