Под одной крышей
Шрифт:
— Что тут у вас случилось?
— Ничего, — ответила Наденька.
— Совсем-совсем ничего?
— Совсем-совсем ничего.
— Что-то не верится! — покачал головой папа. — А ты почему сегодня такой лохматый? — спросил он Алешу.
Алеша принялся приглаживать рукой всклокоченные волосы и сердито нахмурился. Вся кожа у него на голове свербела.
Папа схватил обоих ребят в охапку и сел с ними на диван.
— Ну, рассказывайте, что хорошенького?
— Ничего, — сердито буркнул Алеша, усаживаясь у отца на коленях.
— Как же так, ничего? А Наденька занималась сегодня на пианино?
— Нисколько, — буркнул опять Алешка.
— Эге! Вот оно, значит, что! — протянул папа и сердито взглянул на Наденьку.
От возмущения Наденька вспыхнула, потом побледнела тут же, раскрыла широко рот, словно ей не хватало воздуха, и сказала дрожащим голосом:
— Он говорит неправду!
— Это правда? — строго спросил Алешу папа.
— Что правда? — не понял Алеша.
— Правда, что ты говоришь неправду?
— Это она говорит неправду.
— Он врет! — сказала, задыхаясь от гнева, Наденька.
— Вот как! — недоверчиво усмехнулся папа. — Для чего же ему вдруг понадобилось врать? Когда ты занималась исправно, он всегда говорил, что ты занималась. Вот тебе, Алеша, конфетка за то, что сказал папе правду. А ты, нехорошая девочка, ничего не получишь! Лучше я и твою конфету отдам Алеше. Получай, Алешенька, и вторую конфетку.
Увидев такую несправедливость, Наденька побледнела еще больше, стала белая, как бумага, потом покраснела внезапно, бросилась плашмя на диван и зарыдала так громко, что у папы от ужаса зашевелились на голове волосы.
В это время дверь отворилась — и в комнату вошла мама. Папа принялся рассказывать ей обо всем. Мама даже не могла сразу понять, что случилось, а когда поняла, сказала:
— Может быть, Алешка на самом деле соврал? Уж очень горько рыдает Наденька.
— Признаться, я тоже так думал, — ответил папа, — да ведь Алеша никогда раньше не врал. Он всегда говорил правду.
— Не врал? — закричала, вскакивая с дивана, Наденька. — Никогда раньше не врал! Если хотите знать, он всегда врал! Он только и делал что врал! Я нарочно каждый раз отдавала ему свои конфеты, и он говорил вам, что я занималась на пианино, а я и не занималась вовсе. Ха! Ха! Но сегодня я как раз занималась и конфеты ему не дала, вот он и врет на меня от злости. Это, что ли, по-вашему правильно? Раз я занималась, то никакой конфеты ему не полагается. Пусть он зарубит это у себя на носу!
— А! — закричал тогда папа. — Значит, ты, нехорошая девчонка, не занималась на пианино да еще учила своего младшего братца обманывать родителей, подкупала его конфетами? Это стыд! Это срам! Это позор! Ты бы подумала, чему учишь его! При таком воспитании из него может вырасти какой-нибудь тунеядец и плут!
А мама сказала папе:
— Ты сам во всем виноват. Нашел кому поручать присматривать за девчонкой. Он тебе за конфету что хочешь сделает: обманет и мать и отца. Из-за него бедная девочка совсем без конфет осталась, а сладкое тоже для организма нужно.
Наденька услыхала эти слова, и ей стало так жалко себя, так жалко, что она зарыдала с удвоенной силой. Но мама сказала:
— А ты молчи! Я не защищаю тебя. Ты, наверно, воображаешь, что тебя напрасно обидели: не дали сегодня конфетку. А сколько раз ты не играла на пианино, но конфеты все-таки получала?
Наденька сразу притихла, а Леша увидел, какое получается дело, и давай поскорей есть конфеты, чтоб не отняли обратно. Не успев съесть одну конфету, он запихал в рот другую и стоял с оттопыренной щекой, как будто у него вырос с этой стороны флюс.
— Поручать это дело Алешке мы больше не станем. Теперь я сама буду за тобой следить, — сказала Наденьке мама. — Но поскольку вечером играть нельзя, а днем я на работе, придется тебе вставать на два часа раньше и заниматься с утра.
Необходимо сказать, что весь этот разговор происходил очень громко и прекрасно был слышен Золотому Петушку, то есть нашему знакомому воробью, который на чердаке жил (вот когда мы про него вспомнили). Услыхав это, Золотой Петушок даже не удивился, потому что за всю свою жизнь наслушался всяких историй. Он только подумал:
„Вот еще какие, оказывается, бывают истории!“
Вскоре он и вовсе перестал думать об этом, так как не понимал в тот момент, чем это все может для него кончиться.
И вот на другой день, под самое утро, когда спится особенно сладко, воробья разбудили какие-то непонятные звуки:
Бом-тили-тили! Бом-тили-тили! Тиль-диль-дон! Тили-диль-дон!Воробей встрепенулся от неожиданности, открыл широко глаза, но ничего не видя вокруг, так как было еще совсем темно, решил, что это ему во сне почудилось. Закрыв глаза, он попытался заснуть, но звуки не утихали:
Тиль-диль-дон! Бом-тили-бом!Как будто палкой по голове!
Воробей сердито поежился, заморгал глазами и принялся соображать, что бы все это могло значить. Сон окончательно слетел с него, и воробей наконец понял, что играют на пианино. Увидев в окно, что небо совсем еще темное и на нем кое-где поблескивают звездочки, Золотой Петушок проворчал:
— Что это они там совсем с ума посходили — играть среди ночи!
Он нахохлился, состроив обиженную физиономию, переступил с лапы на лапу и стал пытаться заснуть, не обращая внимания на музыку. Это ему, однако ж, никак не удавалось. Звуки пианино доносились так явственно, что бедному воробью казалось, будто играют не снизу, а сверху, прямо над его головой. Постепенно ему даже стало казаться, что звуки раздаются не над головой, а где-то там, внутри головы. Золотой Петушок крякнул с досады и тряхнул как следует головой. Однако звуки из головы не выскочили и продолжали долбить по мозгам: