Под открытым небом. Проза в 2-х томах. Том 2
Шрифт:
– Мы очень хотим, чтобы вы нас поняли и пошли навстречу.
– В чём дело? – произнёс, потирая висок, Ковальский. – Говорите.
– Не готовы так вот сразу…
– Вы о чём?
– Мы с Наташей Белозёровой не можем исполнить ваше распоряжение…
– Какое? – недоумевал Ковальский.
– О переводе из смены «А» в смену «В». Мы не можем…
– Что значит – не можете? Все же могут?
– А мы – нет.
– Почему?
– Мы завтра работаем, придём к вам в кабинет, там скажем.
– Приходите в девять утра.
– Хоро…
Ковальский положил трубку.
«Одни заморочки! Хочешь жить – умей вертеться! Вот именно – «вертеться». И в этом верчении уходит главное», – уныло размышлял Александр.
– Ковальский, будь похитрее. В сущности, ты ведь не защищён, ибо не хитроумен. Это при такой-то должности! Тебя легко взять живым и схрумкать, – так говорил Суслов при их последней встрече.
– Почему же до сих пор цел? – не без иронии спросил тогда Александр.
– Всех обескураживает твоя работоспособность. И, как бы это сказать, прямолинейная самоотверженность – вот! Пожалуй, это! Рука не поднимается на такое. Но, если кто-то крепко тебя скушать возжелает, – будет сделано. Ты партизанишь, многое не согласовываешь, своевольничаешь. Прощается, пока не сделал ошибки! Понимаешь?
– Да уж куда мне?
– В сущности, ты, Ковальский, – ископаемое.
– Что?
– Ископаемое. Самородное. Мощное, но вымирающее.
– Не понял.
– Чего же не понимать-то. Ты и в этом весь, как на ладони.
Кто сегодня герой нашего времени, а?
– Ты о чём?
– О том. Кто больше лялякает, тот и герой. Демагог становится героем, понятно? А ты – молчун. Притом, упёртый такой.
– Да, я заметил: общественную активность развивает чаще всего посредственность. А что ей остаётся делать? Ей тоже хочется места под солнцем…
– Ты хочешь расти по должности дальше? – не обращая внимания на сказанное приятелем, спросил Владимир.
– Пока в цехе дел по горло. Но, чтобы иметь оперативный простор для полноценной инженерной работы, пожалуй, в будущем хотел бы…
– Так вот, тебе всегда палку в колёса можно сунуть, поосторожней на поворотах… Поддерживают тебя, пока нужен…
– Что ты городишь?
– Вот Свинарёв, он ведь не прост! Надо будет – срежет тебя.
Он уже член парткома завода.
– Свинарёв? Что он может?
– Может! Уже заканчивает заочно нефтехимический техникум. Карабкается наверх, чтоб оттуда плевать кой-кому на головы… Он знает от какой-то твоей землячки, что у тебя сын незаконный, а ты скрыл, когда в партию вступал… И с отцом у тебя непонятно что… – Наступила пауза. – Если тебя съедят, сломают, буду считать это громадной личной потерей. Ты – академичен. Начитан. И – самое главное: думающий. Это дорогого стоит. Но и мешает. Разве не замечаешь? Думающие – в тягость. Вокруг тебя, вроде, и много народа. И хотели бы быть ближе к тебе, а это непросто. Тебя нельзя кантовать.
– Намудрил, дай мне подумать над всем этим, а?
– Думай, голова, возражений нет.
На этом разговор и закончился.
«Каждый мнит себя стратегом, наблюдая бой со стороны», – вспомнил Ковальский Шота Руставели. – Пожалуй, к месту». Этой фразой он как бы чуть отгораживался от Владимира. Чтобы сохранить самостоятельность собственной мысли.
Но понимал, что Суслов в чём-то прав.
«Хорошо тебе, Володя, в тихом отделе. Вот, ввяжись в суматоху, которую сотворили у меня в цехе разные умельцы, тогда видно будет, кто чего стоит…» – он невесело оглядел пустынный кабинет.
…Слова Суслова о прямолинейности и отсутствии хитрости задевали за живое.
«Не хитрость будет пусть, это скучно, а изобретательность. Вот, пожалуй, то, что мне надо. И заиметь побольше единомышленников».
Вспомнился Паскаль: «Опираться можно на то, что оказывает сопротивление».
Конец ознакомительного фрагмента.