Под покровом небес (др. перевод)

Боулз Пол

– Diri balik! [93] – вдруг услышала она у себя над ухом, и в тот же миг ее чуть не сшиб с ног какой-то мужик с огромным тюком.

Вовремя подхватив под локоть, молодой араб мягко потянул ее к себе.

– А, в фондук, – будто очнувшись, повторила она. – Да-да…

И они двинулись дальше.

Порт в своем шумном стойле вроде бы спал. Его рука по-прежнему лежала на катышках верблюжьего навоза; значит, с тех пор он не двигался вообще. Тем не менее больной услышал, как они вошли, и, шевельнувшись, дал понять, что сознает их присутствие. Присев на корточки в соломе рядом с ним, Кит пригладила ему волосы. Что ему сказать, она не имела понятия; что делать дальше, естественно, тоже, но сама возможность быть с ним рядом, быть близко, в какой-то мере утешала. Она долго сидела на корточках, пока у нее не начало ломить суставы. Тогда встала. Молодой араб сидел

на земле за дверью. «Порт не сказал ни слова, – думала она, – но он ждет, когда же люди, присланные из отеля, явятся, чтобы забрать его». На данный момент самой трудной частью ее задачи было сообщить о том, что в Эль-Гаа им остановиться негде, и она решила не говорить ему ничего. В то же время, в каком направлении надо действовать, ей было ясно. То есть она знала, что будет делать.

93

Поберегись! (араб.)

И принялась за дело немедленно. Молодого араба сразу послала на базар. Бери любую машину – сгодится любой грузовик, любой автобус, сказала она ему, при этом цена не имеет значения. Впрочем, заключительную часть предписания он, конечно же, пропустил мимо ушей и провел там чуть ли не час, торгуясь по поводу цены, за которую в кузов грузовика, который под вечер отправится с продуктами в поселок под названием Сба, согласятся посадить троих. Но вернулся он, все устроив. По окончании погрузки водитель подъедет к Новым воротам – это ближайшие к фондуку – и пришлет своего приятеля-механика: во-первых, известить их о том, что их уже ждут, а во-вторых, нанять людей, которые помогут нести Порта по городу к машине.

– Это еще повезло, – сказал молодой араб. – Два раза уахад-дин месяц они ездить Сба.

Кит поблагодарила его. За все время его отсутствия Порт ни разу не шевельнулся, и она не решалась его будить. Но вот она встала на колени и, приблизив губы к его уху, стала раз за разом тихонько повторять его имя.

– Да, Кит, – наконец сказал он очень слабым голосом.

– Как ты? – прошептала она.

Он долго чего-то ждал, прежде чем ответить.

– Сплю вот, не могу, – сказал он.

Она потрепала его по голове.

– Спи, спи пока. Скоро люди придут, подожди немножко.

Но пришли за ними только на закате. Молодой араб тем временем ушел, чтобы принести Кит чего-нибудь поесть. Несмотря на волчий аппетит, в тарелке, которую он принес, она едва поковырялась: под видом мяса там были куски не поддающейся опознанию требухи, зажаренной в кипящем жиру, а на гарнир предлагалась порезанная на половинки айва, приготовленная на оливковом масле – такая жесткая, что не прокусишь. Хорошо хоть к этому был хлеб – его-то она в основном и ела. Когда дневной свет начал меркнуть и люди во дворе принялись готовить ужин, прибыл механик с тремя зверского вида неграми. По-французски никто из них не говорил. Молодой араб указал им на Порта, и они сразу же бесцеремонно подняли его с соломенного ложа и понесли на улицу; Кит старалась держаться к его голове как можно ближе, следя, чтобы она у него не свисала слишком низко. Они быстро шли по темнеющим проходам, потом через рынок, где продавали коз и верблюдов; на рынке в этот час стояла тишина, нарушаемая лишь тихим позвякиваньем колокольчиков, повешенных на шею некоторым из животных. Скоро они были уже за городской стеной, где выхваченный фарами грузовика крохотный клочок земли обступала огромная темная пустыня.

– Вызад. Его грузить вызад, – в порядке объяснения сказал ей молодой араб, и трое негров опустили свою вялую ношу на мешки с картофелем.

Она дала арабу денег, попросив распределить их между суданцами-носильщиками. Дала, как выяснилось, недостаточно; пришлось добавить. Потом они ушли. Шофер немного погонял мотор на холостых, механик запрыгнул на сиденье с ним рядом и захлопнул дверцу. Молодой араб помог Кит залезть в кузов, и она там втиснулась стоя, опершись на штабель ящиков с вином и глядя на него сверху. Он дернулся было запрыгнуть к ней, но в этот момент грузовик тронулся. Молодой араб побежал следом: он явно ждал, что Кит попросит водителя остановиться; очень уж ему хотелось сопровождать ее и дальше. Но она, едва успев восстановить равновесие, нарочно низко присела, а потом и легла среди мешков и свертков на пол рядом с Портом. И за борта не выглядывала, пока они не углубились в пустыню на несколько миль. Только тогда она со страхом оглянулась, приподняв голову и бросив быстрый взгляд на дорогу сзади; она словно ожидала увидеть, что араб все еще гонится за ней, так и бежит, бежит среди холодных пустошей по следам машины.

Грузовик ехал резвее, чем она ожидала, – возможно, потому, что дорога была хотя и грунтовой, но довольно гладкой и даже не очень петляла; их путь, похоже, лежал по дну прямой бесконечной долины, по обе стороны от которой вдалеке виднелись высокие песчаные барханы. Подняв глаза, она поискала месяц: все еще тонкий серпик, но уже – да, по сравнению с прошлой ночью прибавил довольно

заметно. Поежившись, она положила сумочку себе на грудь. На мгновение ей стало будто даже теплее, когда она представила себе таящийся в ней темный, уютный мирок, в котором пахнет кожей и косметикой; ладно уж, пусть полежит, отделяя враждебный воздух от ее тела. Там хорошо, там ничего не изменилось: все те же мелкие штучки трутся друг о дружку, сохраняя все тот же вряд ли порядок, но и не хаос ведь, правда же? Да сами названия их уже греют сердце – хотя бы тем, что все те же, не поменялись, не подвели. «Марк Кросс», «Карон», «Элена Рубинштейн»…

– Элена Рубинштейн, – сказала она вслух и помимо воли усмехнулась.

«Так, стоп! – сказала она себе. – Еще минута, и со мной будет истерика». Схватила Порта за руку (боже, совсем вялая, холодная!) и стиснула его ладонь что было сил. Потом села прямо и все свое внимание посвятила руке: стала гладить ее, растирать и массировать, надеясь, что эти действия дадут ей возможность почувствовать, как эта рука оживает, делается теплее. Внезапно нахлынул ужас. Уже свою руку она приложила к его груди. Да, бьется, ну конечно же, сердце бьется! Но ему, наверное, холодно. Собрав все силы, она повернула его на бок и вытянулась у него за спиной, прижавшись как можно плотнее и тесней и надеясь таким образом не дать ему простыть. Расслабилась и тут сообразила, что и самой ей тоже ведь было холодновато, зато теперь стало комфортнее. И сразу мысль: а вдруг ее порыв лечь рядом с Портом был вызван подсознательным желанием согреться самой? «А ведь и впрямь, иначе бы мне это и в голову не пришло!» Потом она немного поспала.

Проснулась от испуга. Естественно: теперь, когда голова у нее прояснилась, ее и должен был обуять ужас. Какое-то время она пыталась не думать о его причине. Нет, Порт тут ни при чем. Порт – уже нечто давнее, а это новый ужас, совсем свеженький, связанный с солнцем, пылью… Противясь тому, чтобы новая мысль во всей красе разворачивалась в сознании, она изо всех сил старалась к ней не приглядываться, смотреть мимо. Но не потребовалось и доли секунды, чтобы уже нельзя было не понять… Надо же! Менингит!

Эль-Гаа охвачен эпидемией, а она целый день там ходила туда-сюда. В жарких тоннелях улиц вдыхала отравленный воздух, сидела на зараженной соломе в фондуке. Зараза наверняка в нее уже проникла, укоренилась и размножается. При мысли об этом она ощутила, как у нее цепенеет спина. Но у Порта не может быть менингита: он мерзнет еще с Айн-Крорфы, а первые признаки жара и лихорадки можно было заметить, когда только приехали в Бунуру, если бы хватило соображения присмотреться. Она попыталась вспомнить все, что знает о симптомах – и не только менингита, но и других заразных болезней. Дифтерия начинается с боли в горле, холера с поноса, а вот тиф, как сыпной, так и брюшной, а также чума, малярия, желтая лихорадка и лихорадка дум-дум – все эти болезни, насколько она помнила, проявляются первым делом в виде озноба и разного рода недомогания. Вот и гадай тут. «Возможно, это амебная дизентерия в сочетании с рецидивом малярии, – рассуждала она. – Но что бы это ни было, он уже болен и ничто из того, что я сделаю или не сделаю, не сможет повлиять на исход болезни». Ей не хотелось принимать на себя какую-либо ответственность: на данный момент такая ноша казалась ей неподъемной. Но в принципе она, как это ей представлялось, держится пока вполне на уровне. Вспоминались истории о всяких ужасах, происходивших на войне, и каждый раз мораль этих историй состояла в том, что никогда не знаешь, каков человек на самом деле, пока не увидишь его в критической ситуации; при этом бывает, что самые робкие оказываются наипервейшими храбрецами. Вот интересно, думала она, со мной-то как, это у меня храбрость или покорность судьбе? А может, и вовсе трусость? Такое тоже возможно, и ведь не поймешь! Порт тоже этого не скажет: он и сам понимает в этом еще меньше ее. Конечно, если она будет с ним нянчиться и проведет его через все, что ему уготовано, он несомненно скажет ей, что она была храброй, что она страдалица, и много еще всякого наговорит, но все это будет из одной только благодарности. Тут она вдруг подумала: а зачем? Зачем ей знать эти вещи – ведь это все чушь несусветная, да еще и в такой момент!

Грузовик, громыхая, катил все дальше. Слава богу, сзади кузов был полностью открыт, иначе было бы не продохнуть от выхлопных газов. Время от времени их острый запашок все же чувствовался, но в следующий миг исчезал, растворившись в холодном ночном воздухе. Месяц исчез, с пустого неба светили звезды, но поздно ли сейчас или рано, Кит не имела понятия. Если водитель с механиком и вели между собой какие-либо разговоры, то их заглушал рев мотора, из-за которого и она тоже совершенно не могла с ними общаться. Она обхватила руками талию Порта и потесней прижала его к себе для тепла. «Что бы у него там ни было, дышит он сейчас в другую сторону, не на меня», – подумала она. Проваливаясь в сон, в поисках тепла она зарывалась ногами под узлы и свертки; подчас их вес заставлял ее просыпаться, но тяжесть была предпочтительнее холода. Порту она тоже накрыла ноги какими-то пустыми мешками. Ночь была долгой-долгой.