Под пятой. (Мой дневник 1923 года)
Шрифт:
Боюсь, как бы не саданули меня за все эти подвиги "в места не столь отдаленные". Очень помогает мне от этих мыслей моя жена. Я обратил внимание, когда она ходит, она покачивается. Это ужасно глупо при моих замыслах, но, кажется, я в нее влюблен. Одна мысль интересует меня. При всяком ли она приспособилась бы так же уютно, или это избирательно, для меня?
* * *
Политических новостей сегодня нет для меня. Эти "Никитинские субботники" - затхлая, советская, рабская рвань, с (...) примесью евреев.
* * *
Не для дневника и не для опубликования: подавляет меня чувственно моя жена.
* * *
Политических новостей нет, нет. Взамен них политические мысли.
* * *
Как заноза сидит все это сменовеховство (я при чем?) и то, что чертова баба зав(я)з(и)ла (меня), как пушку в болоте, важный вопрос. Но один, без нее, уже не мыслюсь. Видно, привык.
29-го декабря. Понедельник.
Водку называют "рыковка" и "полурыковка". "Полурыковка" потому, что она в 30°, а сам Рыков (горький пьяница) пьет в 60°. Был в этом проклятом "Г(удке)", вечером был у Лидии Вас(ильевны). Условились насчет встречи Нового года. Лежнев ведет переговоры с моей женой, чтобы роман "Белая гвардия" взять у Сабашникова и передать ему. Люба отказала, баба бойкая и расторопная, и я свалил с своих плеч обузу на ее плечи. Не хочется мне связываться с Лежневым, да и с Сабашниковым расторгать договор неудобно и неприятно. В долгу сидим, как в шелку.
(1925)
2 января, в ночь на 3-е.
"Если бы к "рыковке" добавить "семашковки", то получилась бы хорошая "совнаркомовка". "Рыков напился по смерти Ленина по двум причинам: во-первых, с горя, а, во-вторых, от радости". "Троцкий теперь пишется "Троий" - ЦК выпало".
Все эти анекдоты мне рассказала эта хитрая веснушчатая лиса Л(ежнев) вечером, когда я с женой сидел, вырабатывая текст договора на продолжение "Белой гвардии" в "России". Жена сидела, читая роман Эренбурга, а Лежнев обхаживал меня. Денег у нас с ней не было ни копейки. Завтра неизвестный мне еще еврей Каганский должен будет уплатить мне 300 рублей и векселя. Векселями этими можно п(одтеретьс)я. Впрочем, черт его знает. Интересно, привезут ли завтра деньги. Не отдали рукопись...
Сегодня газет нет, значит, нового ничего нет.
* * *
Забавный случай: у меня не было денег на трамвай, а потому я решил из "Гудка" пойти пешком. Пошел по набережной Москвы-реки. Полулуние в тумане. Почему-то середина Москвы-реки не замерзла, а на прибрежном снеге и льду сидят вороны. В Замоскворечье огни. Проходя мимо Кремля, поравнявшись с угловой башней, я глянул вверх, приостановился, стал смотреть на Кремль и только что подумал, "доколе, Господи",--как серая фигура с портфелем вынырнула сзади меня и оглядела. Потом прицепилась. Пропустил ее вперед, и около четверти часа мы шли, сцепившись. Он плевал с парапета, и я. Удалось уйти у постамента Александру.
3-го января.
Сегодня у Л(ежнева) получил 300 рублей в счет романа "Б(елая) г(вардия)", который пойдет в "России". Обещали на остальную сумму векселя. Были сегодня вечером с женой в "Зеленой лампе". Я говорю больше, чем следует, но не говорить не могу. Один вид Ю. П(отехина), приехавшего по способу чеховской записной книжки, и нагло уверяющего, что...
–
действует на меня, как звук кавалерийской трубы.
– Не бреши!
Литература, на худой конец, может быть даже коммунистической, но она не будет (са)дыкерско-сменовеховской. Веселые берлинские бляди. Тем не менее, однако, боюсь, как бы "Б(елая) г(варДия)" не потерпела фиаско. Уже сегодня вечером, на "Зел(еной) лампе" Ауслендер сказал, что "в чтении"... и поморщился. А мне нравится, черт его знает, почему.
* * *
Ужасное состояние: все больше влюбляюсь в свою жену. Так обидно--10 лет открещивался от своего... Бабы, как бабы. А теперь унижаюсь даже до легкой ревности. Чем-то мила и сладка. И толстая. Газет не читал сегодня.
4 января 1925 г.
"Петербургу - быть пусту".
Вчера наводнение в Петербурге, были затоплены Василеостровский, Петербургский, Московско-Нарвск(ий) и Центральный районы. Поздним вечером вода пошла на убыль.
* * *
Из Англии пришла нота, подписанная Чемберленом, из которой явствует, что английское правительство не желает более говорить ни одного слова по поводу письма Зиновьева. Отношения с Англией нестерпимо поганые. Есть сообщение из Киева, что вся работа союза швейников, ввиду того что в нем 80% евреев, переводится постепенно на еврейский язык. Даже весело.
* * *
Сегодня вышла "Богема" в "Кр(асной) ниве" No 1. Это мой первый выход в специфически-советской топкой журнальной клоаке. Эту вещь я сегодня перечитал, и она мне очень нравится, но поразило страшно одно обстоятельство, в котором я целиком виноват. Какой-то беззастенчивой бедностью веет от этих строк. Уж очень мы тогда привыкли к голоду и его не стыдились, а сейчас как будто бы стыдно. Подхалимством веет от этого отрывка, кажется, впервые с знаменитой осени 1921 г. позволю себе маленькое самомнение и только в дневнике,- написан отрывок совершенно на "ять", за исключением одной, двух фраз. ("Было обидно и др.")
* * *
Все идет верхним концом и мордой в грязь. Вся Москва растеклась в оттепельской грязи, а я целый день потратил на разъезды, приглашая гостей. Хотим у Нади потанцевать. Видел милы(х) Л(яминых) и отдал им номер "России" с "Б(елой) гв(ардией)". В антракте между фокстротными разъездами был взят за горло милыми еврейчиками по поводу бабьих писем. Сжали и кругом правы. Я ж(м)у в свою очередь, но ни черта, конечно, не сделаю. Ни в коем случае не пришлет. Как кол в горле. А сам я, действительно, кобра. До того сжали, что я в один день похудел и вся морда обвисла на сторону. Три дня и три ночи буду думать, а выдумаю. Все равно, я буду водить, а не кто-нибудь другой.
5-го января.
Какая-то совершенно невероятная погода в Москве - оттепель, все распустилось и такое же точно, как погода, настроение у москвичей. Погода напоминает февраль, и в душах февраль.
– Чем все это кончится?
– спросил меня сегодня один приятель. Вопросы эти задаются машинально и тупо, и безнадежно, и безразлично, и как угодно. В его квартире как раз в этот момент, в комнате через коридор, пьянствуют коммунисты. В коридоре пахнет какой-то острой гадостью, и один из партийцев, по сообщению моего приятеля, спит пьяный, как свинья. Его пригласили, и он не мог отказаться.