Под сенью исполинов
Шрифт:
– Я… мне… в кубрике! – физиономия Бёрда перекосилась, словно он увидел призрака.
Рената не успела ничего сказать – Майкл быстро пошёл прочь. Недоумевая, она окинула взглядом белое, прекрасно освещённое помещение, заполненное мерным гудением реаниматора: на самом аппарате доживал Ганич, справа от него на кушетке в тяжёлом забытие распластался Нечаев, а в изоляторе…
Милош стояла, раскрыв рот неестественно широко. Словно кричала изо всех сил. И опять тонкие пальцы девушки изображали тот же самый жест. Перевязанное бедро кровоточило, хоть и залила Рената рану регенератором. Видимо, что-то не так.
–
Вечером в кают-компании было людно, но тихо. Запаздывал только Иван. Почти никто не ел. Роман крошил подсохшие печенья на стол, глядя в пустоту, а Буров то и дело громко отхлёбывал солоноватой воды.
– Его нужно похоронить.
Истукан недобро усмехнулся, поднял острый взгляд на Бёрда, моложавое лицо которого источало прямо-таки шекспировское сострадание и горечь утраты.
– Нет, – покачал головой Роман и прочистил горло. – Не на этой гр-рёбаной планете.
Он и сам понимал, что говорит несуразицу. События молотом вдарили по незащищённой голове, и та пошла кругом: абориген, выползший изнутри мимика, полумёртвая Джессика, сражающиеся вихри, иероглифы на камнях, Карина, галлюцинации…
Оля. Призрачная надежда, бредовая своей смелостью мысль – жива. Пусть и не так, как привыкли понимать это люди, в том числе он сам. Пусть. Тут всё не так, как привыкли понимать люди.
А сейчас вот Саныч... Рената рассказала, как всё случилось. Теперь она не таясь говорила обо всём, что касалось её пребывания во власти Ординатора, внутри самой себя. В то, что Саныч ушёл сам, Роман верил с трудом. Но всё же верил. Он был его другом, настоящим, проверенным, а значит, и знал гораздо лучше, чем остальные. Усталость Саныча от жизни соизмерялась разве что с его же ответственностью, просто в какой-то момент второе перестало уравновешивать первое...
В суть же произошедшего он вдумываться не желал. Если Кислых каким-то образом дотянулась до Саныча через своего Ординатора и... помогла, то пусть так оно и будет. Время задавать вопросы ещё придёт. Трипольский вдруг встал и, как в прошлый раз, поставил в центр стола франкенштейна из нанопроектора и теперь уже одного-единственного носителя камеры. Члены группы смотрели за его действиями безмолвно.
— Удалось ли оживить компьютер?
На Бёрда не посмотрела разве что Рената — настолько вопрос вышел неуместным. Но американец глядел на Фарадея как ни в чём не бывало.
— В том числе, — торопливо ответил Алексей заканчивая подключение. — Но главное не это. Главное, что я отказываюсь верить!
— Во что? — подался вперёд Роман.
— Вот в это.
Трипольский включил нанопроекгор, над которым слегка ускоренно из-за небольшого системного конфликта начали возникать образы. Сперва это был полковник Иконников, неторопливо расстреливающий усыплённых учёных.
— Я отрезал звук, он нам не понадобится, — Трипольский волновался. — Смотрите
внимательно...
Потом появилось лицо: полковник — помятый, чем-то перемазанный — говорит прямо в камеру, но вдруг резко оборачивается, словно услышав что-то, и камера падает на пол. Он поднимает её спустя пару секунд и продолжает что-то говорить — возбужденно, эмоционально.
Третья запись уже с ракурса чуть выше человеческого роста — дежурная камера на ЭВМ располагалась именно на этой высоте. Набрав что-то на интерпанели, Иконников, смутно изменившийся внешне, снова обращался в камеру. Только что он нарочно ввёл неверный код доступа к орбитальному транспорту и с фанатичным огнём в глазах дважды повторил, что синтетик — человек.
— На кой ты нам это показываешь? — осторожно поинтересовался Буров.
— Пока ничего объяснять не стану, — нездорово хихикнул Алексей. — Чистота эксперимента! Я должен выяснить, кто из нас сходит с ума: я или мир. дело в том, что я полностью выпотрошил носитель из кубрика Кислых, того самого, что мы нашли прилежно убранным. В прошлый раз мне не удалось вывести из-под шифра видеоряд, камера ж была разбита, и мы слышали только... А, да что там! Смотрите сами!
Одна за одной возникали проекции, на которых в кубрике Кислых появлялся Иконников: он входил внутрь и непременно делал какие-то записи на камеру, видимо, ведя дневник, после чего подолгу стоял рядом, производя : самой камерой какие-то манипуляции. И от раза к разу его внешность менялась.
— Абориген на него похож... — заметил вслух Нечаев.
— О! Не то слово! — опять захихикал Трипольский и торжественно выставил палец вверх. — Смотрите. Нет, в таких случаях говорят: узрите!
Крайние четыре записи большинство ввергли в немой шок. От одной к другой Иконников быстро терял привычный облик, становясь всё моложе, суше телом, волосы его утолщались и белели. На последней проекции уже абориген, тот самый Икарчик, неведомо каким образом выползший в последний раз из тела мимика, входил в кубрик Кислых и делал ровно то же, что делал Иконников много-много раз. даже движения мимических мышц совпадали, когда он смотрел в камеру.
— Как такое возможно?.. — ошарашенно прошептала Рената. — Он... молод?
— Что он делает?
— Ищет, Роман Викторович.
— Что? — спросил командир, хотя уже и сам знал ответ.
— Вероятно, нечто оставленное доктором нашим неуловимым, Валентиной Богдановной... Это ж её кубрик. И её персональная камера!
— Слово...
— Что ещё за Слово? — недоверчиво прогудел Буров.
— То, чего никогда не было на носителе этой камеры. Я надеюсь.
Последняя проекция явила аборигена в гневе. Лишь пару секунд записи, взмах, удар об пол и всё.
— Судя по всему, он ничего не нашёл.
Буров глянул на Трипольского и коротко кивнул. Тот заметно нехотя выключил проектор что-то перенастроил на нём и, одёрнув мятый халат, повернулся к американцу.
— Вот, мистер Бёрд, — резковато, нервно произнёс Алексей и придвинул многострадальный нанопроектор ближе к Майклу. — Прошу, вызывайте орбитальный транспорт. Теперь это в сущности панель. Портативная. Отсюда можно дать любую команду и видеть любые данные, отображаемые на стационарном мониторе. Мне дорогого стоило его собрать — никак не находился подходящий репродуцент! — Трипольский говорил все быстрее, убрав руки под стол, чтоб остальные не видели, как сильно они трясутся. — Прошу, прошу, мистер Бёрд! Вызывайте! После всего я лично влезу в него, и пусть меня расщепит двигатель искривления «Герольда»! Зато это будет понятная мне смерть!