Под солнцем любви (сборник)
Шрифт:
Марля подошла к ним.
– Хочешь персиков? – спросила ее первая.
И тут Марля разглядела ведро с персиками, стоявшее рядом с женщинами. Правильно ли было подходить к незнакомкам и брать у них фрукты, Марля не знала, но ей вдруг очень захотелось персиков, и прямо сейчас.
– Садись, – предложила ей вторая, показывая рукой на песок рядом с собой. – Меня зовут Анна. А ее – Ирина. А тебя как?
– Марля, в смысле Марлен, – сказала Марля, присаживаясь рядом и принимая персик.
А сама внутренне напряглась, ожидая вопроса про возраст, поздний час и родителей. Но его не последовало.
– Какой удивительный вечер, не находишь? Безветренный. И море такое… ленивое. Ворочается в темноте…
– Почему ты гуляешь одна? – спросила Анна.
И Марля, сама не зная как, вдруг стала рассказывать незнакомкам всю свою историю жизни на юге. Про Надю, про Федьку с Петькой, про неудавшуюся и фальшивую любовь, про то, какая она маленькая и что никто не воспринимает ее всерьез, про лошадей, которым все равно, какого она роста, про сегодняшний скандал у кафе, про выкинутые босоножки…
В какой-то момент Марля не выдержала и разревелась. Совсем по-детски. Как плакала когда-то давным-давно, когда была совсем ребенком. Горько и по-настоящему. А Анна с Ириной сели по бокам и обняли ее с двух сторон. Кто-то из них гладил ее по голове, кто-то что-то шептал на ухо. И Марле вдруг стало так хорошо, уютно и безопасно, что слезы высохли сами собой.
– А я развелась с мужем, – призналась Анна Марле как лучшей подруге. – Мне было трудно на это решиться. Ведь мы прожили вместе три года. Но все три года я точно знала, что это – не то, что мне нужно. Что это – не мой человек. Знаешь, бывает такое ощущение… Встретишь человека и понимаешь, что он – твой. Такой, как ты. Родной. Близкий. А бывает, общаешься с кем-то, и весь он такой замечательный, но… чужой. Лишний. Ненужный. И теперь мне кажется, что я такая дура, что не развелась сразу. Терпела его зачем-то рядом. Врала и слушала вранье. Наверное, просто боялась остаться одна…
– А как вы это поняли, что он – не ваш? – спросила Марля.
– Почему «вы»? – улыбнулась Анна. – Я же ненамного старше тебя. Тебе шестнадцать? А мне двадцать три. Я совсем не взрослая тетя. Я – такая же девчонка, как ты.
– И я – не тетя, – вступила в разговор Ирина. – Мне двадцать пять, но я тоже девчонка. Так что давай на «ты», а?
– Давайте… Давай, – согласилась Марля.
– А как я поняла, что он – не мой?.. – Анна задумалась. – Не знаю… Это не через голову, не через «поняла». Это чувство. Я не знаю, как это объяснить…
– Я понимаю, о чем ты, – задумалась Ирина. – Я тоже как-то долго была в странных отношениях. Он любил другую, а она его – нет, и тут рядом была я, которая всегда готова была понять и утешить. Мне так хотелось быть ему нужной, что я бежала к нему по первому зову, а он… Потом, гораздо позже, я поняла, что он просто пользовался мною. Тогда же мне казалось, что он – мой. Но не потому, что я так чувствовала, а потому… Как трудно это сказать! – Она перевела дух и продолжила: – Потому что он первый, кто обратил на меня внимание. И я боялась, что больше никто на меня не посмотрит… Вот и цеплялась за него как за последнюю соломинку.
– Вы?! Ты?! – изумилась Марля. – Ты такая красивая, такая волшебная, такая… умная, добрая. Ты боялась, что ты никому не нужна?
– Я. В шестнадцать лет. И позже… Я считала себя уродиной. Я не умела общаться. Стеснялась. Была тощая. И с длинным носом. Он у меня, кстати, и сейчас длинный. Смотри. – И она повернулась к Марле в профиль. – Длинный?
Нос был длинный. Но большие глаза, длинные светлые волосы, локонами выбивающиеся из-под шляпы, красивый изгиб губ – все вместе делало Ирину настоящей красавицей.
– Но ведь дело не в носе… – не зная, что сказать, сказала Марля.
– В том-то и дело, – улыбнулась Ирина.
– И я себя считала уродиной. Тоже не веришь? – хитро прищурилась Анна.
– И ты?! – снова удивилась Марля. – Почему?
– Не знаю. Просто парни не обращали на меня внимания. А я думала, дело во внешности. И только потом поняла, что это были просто не те парни, которые мне интересны.
– А как же понять, которые те, а которые не те? Кто из них – мой, а кто – не мой? – спросила Марля. – Вот Надя говорит, что надо подходить ко всем, кадрить. Если парень не обращает внимания, есть определенные приемы, как его заинтересовать собой, как добиться внимания. Она мне рассказывала… Только я не помню.
– Если парень – твой, достаточно просто показать ему, что он тебе нравится. А дальше он сам сделает все, чтобы добиться твоего внимания. И ты можешь не знать никаких приемов, даже убегать от него – он побежит следом. Если будет чувствовать, что ты выбрала его, – сказала Анна.
Марля задумалась, потянулась в ведро за персиком.
– А иногда даже ничего показывать не надо. Если он опознал тебя как свою, то он сделает все, чтобы быть с тобой, – добавила Ирина. – А все остальное: приемы, все эти прижаться к нему, шепнуть на ушко – все это ложь. Это от скуки. Это от тоски по любви. Но это – не любовь.
– Да, наверное, это так… Я все время чувствовала, что все, что говорит Надя, – неправда, но не знала, в чем подвох… Я не хочу никого добиваться… Не хочу из кожи вон лезть, чтобы понравиться парню, который только от нечего делать поглядывает на меня…
– Ох уж эта странная идея, что можно себя как-то улучшить, приодеть, накрасить, научиться кокетничать…
– Апгрейдить себя, – вставила Ирина.
– …апргрейдить себя, – продолжила Анна, – все эти огромные каблуки, мини-юбки, чтобы соответствовать чему-то или кому-то и тем самым заслужить любовь.
– Хотя меняться, конечно, надо…
– Да, только все гораздо проще. Надо просто учиться любить.
– Учиться любить? – Марля слушала своих фей в оба уха.
– Да. Учиться замечать другого. Интересоваться им. Быть эгоисткой, но в меру, чтобы не ранить человека, который рядом, – высказалась Анна.
– Уважать и себя, и его. Потому что любовь – это ответственность. И забота. Любовь – это обмен. Если кто-то дает больше, а кто-то меньше – это сплошное использование, – добавила Ирина и улыбнулась. – Как давно я не говорила о любви… Так интересно, в пятнадцать лет я думала о любви одно, в двадцать – другое, в двадцать пять – третье… Что я буду думать о ней в тридцать? А ты, Анич, что думаешь про любовь?